И быть роду Рюриковичей

Тумасов Борис Евгеньевич

А через сутки снялись угры, и заскрипели их кибитки. На запад, к горбам, проводили угров. Откочевали они, чтоб осесть на Дунае целым народом.

Ушли угры, и не успели перегореть костры над Днепром, как к суличам нагрянули хазары. Привёл их Аюб, дань потребовал.

— Видать, не впрок темнику наш урок, — сказал Олег, — пойдём к суличам на подмогу, ино разорят их хазары.

Бояре предлагали:

— Пошли кого-нибудь из воевод, князь, — Никифора либо Ратибора.

Но Олег ответил:

— И Никифор и Ратибор воеводы отменные,

слов нет, но русичи на левобережье в киевском князе защитника зрят. Тем паче я к ним в полюдье ходил. А нынче скажут: за данью сам приходил, а от врагов оградить — так воеводу прислал.

Никифор заметил:

— Твоя правда, князь.

— Хазарские поселения на рукаве Саркела, — сказал Путша.

— Разорим их, как они наши погосты разоряют, — заверил князь. — Не станем ждать, пока Аюб к нам явится, будем искать его. Ты, Ратибор, останешься Киев беречь...

Выступили на конях, не отягощённые обозом: отправлялись не в чужие земли, в свои. Полк большой руки вёл Олег, правой — воевода Никифор, левой — боярин Путша, а засадный полк — молодой боярин Любомир.

Вошли в землю суличей, опустошённую хазарами. На полях хлеба вытоптаны. Выходили из лесов суличи, рассказывали: у хазар войско большое, дань требуют за два года и тех, кто власть кагана отказывается принимать, грозят угнать в Итиль...

— Глядите, воевода и вы, гридни, — хмурился Олег, — само небо велит нам искать обидчиков. Мы найдём их и сурово покараем.

— По всему видать, хазары к Саркелу подались, — предположил Никифор, — хотят передохнуть.

— Пойдём и мы туда, — сказал Олег. — Наши кони не приморены, настигнем хазар.

Заиграла труба, и дружинники разобрались по сотням.

— Помогай нам Перун! — раздавались голоса гридней.

— Достанем недругов!

Полки на рысях направились на восток, к Донцу.

Аюб мчался впереди своих арсиев. Темник был доволен: с ним его воины, его верные арсии. В стремительном беге пластались кони, и топот их копыт, еканье селезёнки аюбовского коня услаждали душу хазарского воеводы.

Не обнаружив угров и узнав, что они откочевали из этих мест, Аюб сначала собрался настигнуть их на переправе через Днепр, но потом передумал. К чему? Угры никогда не были надёжными данниками кагана. Отказавшись от преследования угров, Аюб краем затронул вятичей и северян, разорил и пожёг погосты суличей, что, по убеждению темника, было суровым предупреждением народам левобережья Днепра, пытавшимся выйти из-под влияния кагана.

Аюб вымещал на русичах обиды, нанесённые ему в хазарской тюрьме. Отныне темник станет держать в страхе славян, казнить непокорных, а крепких русичей угонять в Итиль строить дворцы и мостить камнем улицы, а иных продавать в рабство...

А ещё хазарский воевода тешил себя надеждой одолеть киевского князя. Тогда никто из князей левобережных народов не помыслит отказаться платить дань каганату.

Но Аюб справедлив, у него нет обиды на Олега за прошлое поражение. Киевский князь разгадал замысел хазарского военачальника, а Аюб недооценил Олега...

Арсии возвращались к Саркелу, где в поселениях их ждал отдых, да и кони притомились: эвон какой гон проделали, по всему днепровскому левобережью промчались.

Там, на рукаве Саркела, живёт одна из любимых жён Аюба. Он везёт ей богатые дары. Эту жену он взял себе у камских булгар, она станет утешать его и веселить после похода.

— Улля! — кричит Аюб и хлещет коня.

Приморённый конь делает рывок и снова сбавляет бег. Темник решает сделать привал, не дожидаясь ночи, и велит дозорным присмотреть место для стоянки. Нет, он, Аюб, не устал и готов ещё неделю провести в седле, но подбившийся конь не товарищ в бою...

Хазар настигли у урочища [97] , где поросший колючим терновником овраг подступил к леску. Ивашка со своим десятком гридней, спешившись, бесшумно подкрались к стану, сняли караул, и едва забрезжил рассвет, как конные полки киевского князя изготовились к сражению. Встали стеной, перебросили щиты со спины на левую руку.

97

Урочище — то, что служит естественной границей, природной межой; участок, отличающийся от окружающей местности.

Олег знал: хазар в два раза больше, чем гридней, но он рассчитывал на неожиданность.

— Наш удар должен быть стремительным, как прыжок рыси, — обращаясь к дружине, говорил Олег. — Потянем, други!

Аюб пробудился от шума и беготни.

— Русичи! — раздавались выкрики. — Русичи!

Не успев надеть броню, Аюб выбежал из юрты, вскочил на коня, осмотрелся. Среди хазар нет растерянности, арсии перестраиваются в боевой порядок. А напротив через поле темнеют стеной полки киевского князя.

Заиграли трубы русичей, загудели рожки хазар. Двинулись воины, съехались, начался бой. Бросил Аюб на левое крыло киевлян часть тумена, уверенный: хазары сломят русичей и зайдут в бок большому и правому полкам. Тогда не устоят дружины киевского князя и побегут.

Поднялось солнце. Огненно-яркое, оно осветило сечу. Много уже полегло арсиев и русичей, а исхода сражения не видно. То русичи хазар теснят, то хазары русичей.

Аюб спокоен, он видит — арсии давят числом. Вон заметно изогнулось левое крыло русичей. Немного, совсем немного, и гридни побегут. Настало то время, когда Аюб должен победить киевского князя. Где-то здесь и Олег, но Аюб не видит его...

Неожиданно зоркий глаз Аюба замечает, что на правом крыле его войска началось какое-то движение, и вслед за этим темника прошибает холодный пот. От лесочка лавой, выставив копья, несётся засадный полк киевского князя. Вот он врезался в гущу арсиев, смял их, погнал.

Взвизгнул темник, нахлёстывая коня плетью, бросился в гущу боя. Но было поздно.

Закричали хазары, поворотили коней, уходили от погони, топча друг друга. Русичи настигали их, рубили мечами, кололи копьями. Гнали день, и даже ночь не остановила преследование. До самого рукава Саркела достали.