И быть роду Рюриковичей
Шрифт:
Иногда князь с боярином осматривают казну, а в жаркие дни велят холопам выносить на просушку меха, дабы солнцем выжарились. Князь платит дружине серебром, а пушниной Киев ведёт торг с гостями иноземными. Они покупают и кожи, и лен, и воск и повсюду разносят славу о богатстве русской земли и великого князя Олега.
В конце княжьего двора, что в Предславине, псарня. Случалось, Олег с боярами тешился гоном зверя с борзыми.
Псарь Васюк, мужичок въедливый, с бородкой, задранной как у козы, с бегающими глазами, собачьи повадки знал отменно, за что и был ценим князем. Ночами Васюк открывал псарню, выгуливал собак, но едва свистнет — и они все у его ног вьются...
Забрёл как-то Васюк на торжище. Ничего ему там не требовалось, так просто, поглазеть, а его вдруг поманил гость торговый, узкоглазый, с лицом бритым. Васюк даже огляделся: его ли? Но гость снова подозвал и сказал тихо:
— В Итиле тебя боярин Олекса вспоминал.
Вздрогнул Васюк. Он уже об Олексе и думать позабыл, а купец, надо же, напомнил. Отшатнулся псарь от гостя, побледнел, а тот с улыбочкой на тонких губах нашёптывает:
— Не бойся, не выдам. Передал боярин, чтоб помог мне.
Васюк хотел спросить чем, ан слова в горле застряли. А может, сказать узкоглазому, как в потник княжьего коня кость вогнал, однако больше злоумышлять против Олега остерегается, но гость торговый говорит:
— Не дрожи, зубами не клацай, мне от тебя одно и потребуется: когда скажу, дашь приют и собак в ту ночь не выпустишь, чтоб ни одна голос не подала.
Кивнул Васюк нехотя и, угрюмый, покинул торжище. Всякое желание по рядам шляться исчезло.
Обхватив колени руками, Лада сидела на крыльце и смотрела на небо. Оно синее, а по нему россыпь звёздная, жемчужная. Ладе вспомнилось, что и над усадьбой отца на Ильмень-озере тоже светили звёзды. Они перемигивались, подмаргивали Ладе, однако молчали, далёкие, холодные.
Грустно Ладе: кажется ей, что отдаляется от неё Олег. Редко появляется в Предславине, и то чаще на ночь. Спросить бы, но она не решается: обидишь ненароком.
Неслышно подошла Анна, подсела, тоже на небо взглянула, сказала:
— У нас небо темнее и звёзды крупнее. Отчего?
Лада пожала плечами:
— Мне ли знать!
— И горы. Ты не видела гор, и тебе, княгинюшка, не понять их красоту...
Помолчала, о другом заговорила:
— Я часто слышу голос Бога, он посещает меня во сне. Знаешь, княгиня, наши храмы необычные, мраморные, с колоннами. В храме очищается душа человека.
— Бог — Перун, Анна!
— Нет, княгинюшка, Бог триедин: Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой. А сын Божий и есть Иисус Христос!
Лада не возразила. Анна не в первый раз заводит об этом разговор. Уж не желает ли она обратить её в свою веру? Но тому не бывать, княгиня останется со своим Перуном. Он грозен и жестоко карает отступников. Но умиротворённый Перун бывает и добрым. Лада сама это испытала, когда пожертвовала волхвам серебра и они купили чёрного быка и закололи его на капище. Тогда князь целую неделю провёл в Предславине и был с ней очень ласков. Настало время, думала Лада, снова принести жертву Перуну.
Она поднялась и, не сказав Анне больше ни слова, ушла в опочивальню.
Нет, Олег не отдалялся от Лады. Последнее время его особенно остро одолевала мысль, как обустроить Русь. Не на словах ли признали себя князья племён меньшими братьями великого князя киевского? Не затеют ли свару против него, Олега? Станут ли в будущем заодно с князем Игорем? Кому не понятно — непрочно сшита ныне Русь, а соседи у неё опасные: хазары, печенеги... Достанет ли ума и силы у Игоря держать удельных князей? Аль то неведомо, что у них алчность наперёд разума пляшет? Когда поймут, в чём Руси могущество?
Олег думает: вот съедутся князья в Киев и перед тем, как на ромеев выступить, сообща урядятся вместе Русь оберегать, друг за друга стоять...
Ив не единожды встречал киевского князя: он появлялся либо на перевозе, либо там, где строились ладьи. Как-то Олег зашёл на торжище. Бывал он чаще один, редко с кем-нибудь из бояр. А то прошёл совсем рядом, крепкий, сильный. На загорелом, словно выдубленном лице ясно выделялся шрам. Вислые усы цвета спелой пшеницы придавали князю мрачный вид.
В тот раз, когда Олег поравнялся с Ивой, рука хазарского гостя потянулась к ножу, но не успел он сделать прыжок, как зоркие глаза углядели под плащом броню. Она надёжно защитит князя от удара.
Минуло три месяца, как хазарский гость приплыл в Киев. Уже и пряности, какие привёз на торг, иссякли. Листопад о себе дал знать. Скоро и октябрь-назимник пожалует, пора Иву в Итиль возвращаться. Поплывут на юг последние торговые караваны, чтобы сообща преодолеть опасный путь, днепровские пороги, но что скажет Ив хаканбеку, когда встанет перед его очами? Может, о том, как едва не угодил к печенегам или как неоднократно встречал князя Олега, но так и не улучил момент? Но разве для того преодолел Ив путь из Итиля в Киев?
Хазарский гость не забыл своего обещания, и хаканбек прав: пока у Киева такой князь, как Олег, каганат не может быть спокойным. Живя здесь, Ив убедился в этом. Олег держит князей русов в твёрдых руках, у него в постоянной готовности боевые дружины. По его зову русичи могут быстро собраться в огромное войско, которое они именуют ополчением, и пойдут войной на каганат. Разгромив большую орду печенегов, русы показали, что, когда они едины, их не остановит никакая сила...
Но если Ив расскажет о том хаканбеку, тот спросит:
— А разве я этого не знал?
Хаканбеку не нужны рассуждения Ива, не для того он послан в землю русов. Настанет следующее лето, и Иву придётся снова плыть в землю русов, чтоб исполнить своё обещание.
И хазарский гость решился...
Всю неделю дули западные ветры, лили дожди, и земля больше не принимала влагу. Но потом небо прояснилось, открылось солнце, и потеплело, как в начале лета. Вышедший из берегов Волхов снова вступил в русло, но ещё продолжало нести коряги, ветки и разный мусор, который река, взбесившись, вывернула на своём пути.