И даже небо было нашим
Шрифт:
Играть в двадцать одно меня научил отец. Как и в другие карточные игры, кроме ската, любимой игры Берна, которой мы так увлекались в домике на дереве.
– Ну, двадцать одно, если тебе так больше нравится.
– Да, в нее я играю.
Он пододвинул обе колоды ко мне. Карты были новенькие, упругие, блестящие.
– Смешай.
Я, как обычно, рассыпал одну колоду поверх другой. Наччи внимательно следил за моими руками.
– Нет, не так. По-американски.
Я разделил колоду пополам, положил карты на стол так, чтобы он их видел.
– Умеешь оставлять
– Это значит передергивать.
– Умеешь или нет?
Я показал, что умею, но при этом одна карта, четверка треф, выскользнула у меня из рук и упала на пол.
– Извините, – пробормотал я.
– Ты неловкий и медлительный, – сказал он. – Но можешь стать лучше. В пятницу вечером ко мне придут друзья. Мы любим поиграть. Я заплачу тебе, как за день работы. А еще можешь взять себе десять процентов от выигрыша банка. Договорились?
И мы договорились. Если компания желала играть в покер и недоставало четвертого, Наччи одалживал мне деньги, чтобы я мог сесть за стол. Впрочем, как правило, он и его друзья предпочитали блэкджек. Они очень мало разговаривали, но курили не переставая и пили виски из стаканов для воды. Они пугались, если я останавливал их, когда они тянули руки к картам. На рассвете они все чаще ходили в туалет и мочились, даже непотрудившись закрыть за собой дверь. Мне в эти ночи совсем не хотелось спать, то ли потому, что я не пил, то ли потому, что карты всегда возбуждали меня до предела.
Когда усталые, отупевшие гости расходились, я наводил в гостиной порядок: складывал и убирал в ящик зеленое сукно, ссыпал фишки в коробку. Опорожнял пепельницы, мыл стаканы. А перед тем как вернуться в общежитие, прогуливался по винограднику. В это время суток не спали только дикие звери.
Из денег, полученных за эти вечера, и того, что удалось отложить от заработной платы, скопилась некоторая сумма. И вот однажды, сунув в карман смятые купюры, я отправился в торговый район Массафры и долго слонялся среди квадратных много этажек вроде тех, где я жил когда-то. Наконец, я набрел на автомагазин, перед которым были выставлены на тротуаре мопеды – подержанные, не в лучшем состоянии, но мне было все равно. Я показал хозяину деньги и спросил, что я могу на них купить.
– А права у тебя есть? – недоверчиво спросил он.
Я снова предложил деньги. Откажись он – я нашел бы другого.
– И правда, это не мое дело, – сказал хозяин. Он схватил деньги и быстро пересчитал. Это были мелкие купюры, в основном по десять и пять тысяч лир, и только несколько по двадцать тысяч, как будто я украл их в табачной лавке. По-моему, хозяин автомагазинатак и подумал.
– Могу дать вот этот, – он указал на один из мопедов. – Это «Атала-Мастер». У него все в порядке.
Он выкатил мопед и предложил мне сесть на него, но я не знал, как он заводится. Не задавая лишних вопросов, хозяин показал, как включить мотор, быстро дал еще некоторые указания. «На велосипеде ездить умеешь? Тогда проблем не будет».
Я поехал, икры у меня тряслись, каждые два метра я опускал ногу на землю, чтобы не потерять равновесие. Хозяин магазина наблюдал за мной. Когда я сумел преодолеть какое-то расстояние, за секунду до того как я исчез за углом, он крикнул: «Надо заправиться, там почти нет бензина».
Я понемногу привыкал к новой жизни в «Замке сарацинов». У меня были рабочие смены, карты по ночам, а теперь еще и «Атала-Мастер», чтобы разъезжать по окрестностям, когда мне хотелось. Так можно было жить. Можно было бы.
Но тут во дворе «Замка» появился Берн, весь в черных тритонах, в испачканных илом брюках, словно переправился вброд через болото. Увидев его, я сильнее сжал ручки корзины, которую нес в это момент.
– Что ты тут делаешь? – спросил я и осторожно поставил корзину на землю. Мне хотелось обнять брата, но я ожидал, что он сделает это первый. А он не двинулся с места.
– Я пришел освободить тебя. Возьми свои вещи и пойдем отсюда.
– Пойдем? Куда пойдем?
– Я покажу. А сейчас поторопись.
Тут пришел синьор Наччи. Я объяснил ему, что это мой друг, он подал Берну руку, и только я один заметил, с какой враждебностью Берн ее пожал.
Наччи взглянул на парковку – там не было ни одной машины. Он спросил Берна:
– Как ты сюда добрался?
– Пешком.
– Пешком? Откуда?
– Из Специале.
Наччи расхохотался, но, когда до него дошло, что Берн не шутит, замолчал.
– Теперь я понимаю, кто ты. Ты – племянник Чезаре и Флорианы. Они всегда описывали тебя как чудаковатого парня.
– Да неужели? – холодно произнес Берн.
Наччи настоял, чтобы Берн поужинал с нами. Это был единственный раз, когда мне довелось есть вместе с хозяином, хотя он все время говорил только с Берном.
– Отведи этого парня в общежитие, – сказал он мне, вставая из-за стола, – он не держится на ногах. А ты передай от меня привет Флориане и Чезаре.
Когда в соседней комнате включили телевизор, Берн вскочил на ноги. Он собрал в салфетку хлеб и еду со своей тарелки, затем молча, одними глазами приказал мне сделать то же самое. Потом достал из холодильника две банки кока-колы и йогурт и спрятал их под толстовку.
– Что ты делаешь?
– Я возьму только это. И еще вот это, – добавил он, доставая упаковку яиц.
– Так нельзя, Берн!
– Никто не заметит. Здесь полно всякой еды.
Мы выскользнули из дома Наччи и пробрались в общежитие. Берн остановился на пороге и оглядел комнату.
– Вот моя кровать, – сказал я, но Берна, похоже, это уже не интересовало.
– Поторопись.
– Я не могу вернуться на ферму. Чезаре ясно дал мне это понять.
– А мы туда и не собираемся.
Он сделал шаг вперед и чуть не упал на одно колено, но успел ухватиться за дверной косяк.
– Что с тобой?
– Ерунда, в спине кольнуло. Надо посидеть.
Но он не сел, а лег поперек двух кроватей. Лежал и глядел в потолок, дыша сквозь стиснутые зубы. Грудь под толстовкой вздымалась на несколько сантиметров вверх, и я заметил, как сильно он похудел. Потом он закрыл глаза и надолго замолчал.
– Что случилось, Берн? – спросил я наконец.
– Он уничтожил все мои книги.