И исходит дьявол
Шрифт:
— Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, — участливо заметил Саймон, — лично я никогда не забуду ту рану и ту боль, полученную в ночь, когда мы раскрыли тайну «Запретной Территории».
— Не надо вокруг меня суетиться, — ответил герцог, — а ты, Саймон, лучше сними с себя эту жреческую мантию. Надо поторапливаться. Когда в полиции поймут, что с этими что-то произошло, они тут же вышлют следующих.
Пока Мэри Лу быстро заматывала рану, Ричард сделал перевязь, а Саймон и Рекс стащили одежду с лежащего на полу полицейского, которого американец так щедро угостил железной палкой. Саймон напялил все на себя, а застегиваться пришлось уже на ходу, потому что ждать времени не было.
Поддерживая Мэри Лу, Ричард помог ей пройти по темному коридору и выбраться по лестнице наверх. Риск последних минут и опасность ареста как-то сразу отошли назад, когда молодая женщина вновь ощутила на щеках идущий с реки влажный воздух. Бегом, по узкому проходу между высокими кирпичными стенами, они попали обратно на заваленную мусором площадь, где на ступеньках магазинчика по-прежнему сидела скрючившись старая женщина. Рекс подхватил Мэри Лу под руку с другой стороны, и ноги сами побежали быстрее, оставляя позади бесконечные, окутанные грязью и туманом мостовые. Наконец, за мостом через Сену, у железнодорожных арок Курселль, они поймали такси. Здесь все куда-то провалилось, и следующее, что увидела Мэри Лу, когда очнулась, была маленькая комнатушка в аэропорту, где четверо сопровождающих се мужчин рассматривали карту. Как будто издалека доносились обрывки разговора.
— Тысяча двести миль — дальше. Северная Греция. Альпы не пересечь. Придется в Вену — затем на юг — в Триест. Нет, не так. — Вена — Аграм — Фьюм. От Аграма мы можем лететь по долине реки Сава. Иначе надо будет пересекать Доломиты. Правильно. Затем — пятьсот миль на юго-восток вдоль побережья Адриатики до Корфу. Янина оттуда в пятидесяти милях в глубь материка. Можно вдоль реки Каламанс через горы. Но сможем ли сесть в Янине? Впрочем, смотрите — там есть большое озеро. Так… берег идет миль на пятнадцать. Не может быть, чтобы везде обрывистый. Наверняка где-нибудь есть и пляжи — а сколько же оттуда до Метцово? Напрямую — двадцать миль. В горах это значит не менее тридцати. Монастырь — в нескольких милях дальше, на горе Перистери. Ничего себе горка, смотрите — семь с половиной тысяч футов. Придется бросить самолет в Янине. Если повезет — до Метцово поймаем машину. Только вот что там за дороги? В любом случае без лошадей не обойтись. Ну что, Ричард, сколько нам на это потребуется?
— Тысяча четыреста миль. В Вене будем примерно в полдень. Во Фьюме — не раньше полтретьего. Надо постараться попасть в Янину к восьми. Самолет поведем по очереди. Ну а дальше все будет зависеть от того, какой транспорт поймаем.
И вот они в самолете. Из погруженного в туманную пелену Парижа — навстречу рассвету и солнцу, уже успевшему позолотить края облаков и раскрасить небо розовым, пурпурным и желтым.
За штурвалом сидел Ричард. Он полуспал-полубодрствовал. Тем не менее он не пропустил ни одного важного ориентира и ни на мгновение не терял из виду показания приборов. Остальные спали.
Когда Мэри Лу очнулась в следующий раз, самолет стоял на земле, у одного из выстроившихся в длинный ряд ангаров, и вокруг снова висел туман. Кто-то громко произнес «Штутгарт», и тогда она заметила Саймона, разговаривающего внизу у самолета по-немецки с кем-то из работников аэропорта.
— Большой, серого цвета, частный самолет, — возбужденно говорил Саймон, — пилот небольшого роста, но солидный и крепкий. Двое пассажиров — довольно высокий лысый толстяк и маленькая девочка.
Мэри Лу всем телом подалась вперед, но ответа так и не уловила. А в следующую секунду Саймон был уже на борту и говорил герцогу:
— Похоже, что он следует тем же курсом и опережает нас часа на полтора. В Париже у него была своя машина, и этим он сэкономил время, пока мы ловили это чертово такси.
Ричарда за штурвалом сменил Рекс, они опять поднялись в воздух. Ричард сел с Мэри Лу и сразу уснул. Сколько времени они летели в безоблачном голубом небе — Мэри Лу не сказала бы, но ей это показалось вечностью. Потом она, должно быть, опять задремала, потому что посадку в Вене не помнила, а очнулась где-то уже после двенадцати. На месте пилота снова сидел Ричард.
Несмотря на то, что посадку Мэри Лу не помнила, ее возбужденный мозг сохранил каким-то непонятным образом обрывки происходящей в самолете беседы. Проснувшись, она знала, что в Вене тоже был туман и что Моката вылетел оттуда за час до них. Таким образом, на пути от Парижа до Вены они наверстали полчаса задержки.
Двигатель мерно гудел, и его глухое урчание хорошо успокаивало раздраженные нервы. Хотя Ричард отлично сознавал, что самолет все делает по его воле, ему тем не менее казалось, что за штурвалом сидит кто-то посторонний, а сам он всего лишь зритель. Все его чувства притупились, а страх за судьбу Флер сконцентрировался в одном-единственном понятии — скорость, скорость и еще раз скорость.
Во Фьюме тумана не было. Погода стояла восхитительная. Аэродром утопал в ярком и теплом солнечном свете, а стальные стены ангаров слепили глаза. Из задней части кабины выбрался герцог. Принимая во внимание больную руку де Ришло, ему там было устроено импровизированное ложе из ковриков и подушек, мягкое и удобное и не мешающее остальным четырем пассажирам. На бойком итальянском языке он расспросил подошедших наземных чиновников, но — безуспешно.
— Из Вены Моката полетел в другом направлении, — сказал герцог Ричарду, снова забираясь в самолет. — Может быть, напрямую через Динарские Альпы или через Сараево. Если так — он опять увеличил разрыв. Ты знаешь, я ведь сразу об этом подумал, когда увидел, что здесь нет тумана. Не могу объяснить почему, но мне кажется, что весь этот туман — от него. Каким-то образом Моката оставляет его после себя на некоторое время.
Рекс повел самолет вдоль длинного Далматийского побережья над бесчисленными разбросанными внизу островами и островками, окаймляющими территорию Югославии. Сверкающее Адриатическое море, однако, нркто не увидел. Первоклассный американский летчик любовался им в одиночестве.
Пока пальцы удерживали рычаги управления, мысли его были далеко. Он думал о Танифь. Где-то там, в Кардиналз Фолли, за тысячу миль отсюда, она лежала на полу библиотеки мертвая и холодная. Мечта о счастье оказалась такой короткой! Никогда в жизни он больше не увидит, как на ее красивом спокойном лице появляется улыбка, как будто солнце восходит в горах. Никогда не услышит хрипловатого, мелодичного голоса и ласкового шепота. Никогда, подумать только — никогда! Но убийцу ее он не упустит. Этот негодяй сполна заплатит за все, даже если и самому Рексу придется погибнуть.
Адриатическое море постепенно перешло в Ионическое. Слева внизу медленно уходило назад сильно изрезанное албанское побережье. Крутые горные склоны то и дело перемежались сбегающими к морю долинами, в которых уютно расположились белые рыбацкие деревушки. В древнеримские времена они представляли собой крупные, густонаселенные центры и через них непрерывным потоком проезжали торговцы, солдаты, ученые мужи и просто путешественники, ищущие чего-то от Бриндизи, на юге Италии, до крайней оконечности греческого полуострова.