… и компания
Шрифт:
Поэтому, когда ничем не смущаемый храп донесся до лестничной площадки, Элен, этажом выше, подсела к роялю, чтобы излить свою досаду в бесконечных музыкальных пассажах.
Если тут пострадал Мендельсон, то повинен был в этом прежде всего его слишком податливый талант. Он получил по заслугам. Он дает вам толчок, а вы приписываете другим то, чем обязаны композитору. Если разражается гроза, он у нас всегда под рукой, чтобы очистить атмосферу и взять свое.
Когда мадемуазель Лепленье сочла, что атмосфера достаточно очистилась, она осторожно опустила крышку рояля, а вовсе не хлопнула ею в сердцах, так как относилась с величайшим уважением к этому носителю чистых радостей.
Подсев к письменному столу, она, не отрываясь, твердым размашистым почерком, то выводя отдельные буквы с неожиданной точностью легкой японской кисти, то атакуя бумагу с яростью графики Калло, [15] набросала следующее письмо:
«Дорогая Ренэ!
Мой бесценный и превосходный папочка заснул сейчас в своем кресле, он спит сном праведника, и Вы никогда бы не догадались, услышав его мирный храп, какую скверную шутку опять сыграл со мной мой коварный родитель.
Дело в том, что он нашел себе новую забаву в лице некоего несчастного эльзасского семейства, которое война прогнала с насиженных мест и которое теперь у нас в Вандевре приобрело маленькую ткацкую фабрику. Он подобрал их, как подбирает все, что попадается на его пути, и тут же решил им покровительствовать.
Все бы могло обойтись вполне
Я отлично понимаю, что ему, бедняжке, весьма наскучило мое общество и одиночество, прерываемое только Вашими случайными и короткими наездами. Я все готова сделать, лишь бы его хоть немножко развлечь. Слава богу, мне удалось убедить папу, что вовсе не грех оставлять меня дома одну. Клуб, охота, любимые его собаки и четыре фермера, с которыми он может ссориться и спорить, его предвыборные хлопоты в прошлом году, чтение «Монитора» [16] после обеда и «Философического словаря» [17] после ужина в совокупности с «Воспоминаниями республиканца», которые он пишет и обязательно читает мне вслух, очевидно во искупление моих грехов, и которые я вынуждена слушать как откровение, – все это вкупе занимает, конечно, несколько часов в день. Но только один господь бог да женщина знают, как изобретательны мужчины по части ограждения своего досуга и каким бременем они умеют быть для нас. Глубочайшая праздность ума и тела, в каковой пребывает большинство мужчин нашего круга, не перестает меня поражать. На их месте любая женщина зачахла бы. Самая последняя дурочка рядом с ним кажется идеалом трудолюбия, – ведь для нас сама жизнь сопряжена с такими испытаниями, которых не выдержали бы три четверти представителей сильного пола.
Впрочем, будем справедливы. Мой отец едва ли не единственный живой человек среди всех знакомых мне мужчин. Я ценю его, и я права. Кстати, этим и объясняется, почему он так действует мне на нервы. Сколько раз мы с Вами, дорогая, приходили к выводу, что если дочь начинает уважать своего отца, то немножко придирчивости не помешает, иначе они оба станут непереносимо смешными. А ведь Вы прекрасно знаете, что папа достоин всяческого уважения. Если бы я, в возрасте мамы, встретила его, я вышла бы за него замуж, не колеблясь; думаю, что даже с большей охотой, нежели она. Но боже мой, как бы мне с ним было скучно! Нет, и впрямь с моим характером я наверняка останусь старой девой. А это докажет только то, что мужчины ужасно глупы. Вы одна, мой бесценный друг, знаете, что я самая покладистая женщина в мире.
Если бы мужчины знали, как мало мы от них просим! Только искренности и тепла. Какая женщина не удовлетворится этими двумя кладами?
Но нет! Надо же было вмешаться сюда дьяволу. Мужчины почему-то стараются покорить нас своими физическими достоинствами, а более тонкие – умом.
О, конечно, ум в небольших дозах необходим для общения. Но нам нужно все, только «все» достойно нашего внимания. Имею в виду пресловутый мужской интеллект, творческий и оплодотворяющий, – ведь должен же он где-то существовать, раз стоит мир; но что-то я его не встречала. А с их мужской точки зрения, ум – это знание хронологии в школьном объеме, уменье вести светский разговор, как того требует хороший тон, наравне с умением ловко завязывать галстук. Но как этот внешний блеск приложим к жизни, ей-богу не понимаю!
Остается физическая привлекательность. Не смейтесь надо мной, я знаю, ведь Вы были замужем, по-настоящему замужем. Но верьте, у меня есть свои доводы, – всякая девушка чуть ли не с десятилетнего возраста угадывает и предчувствует нечто.
Кто в силах разубедить мужчину, что вовсе не обязательно с первой же минуты знакомства прельщать нас в том смысле этого слова, как они его понимают? Думаю, что все недоразумения идут именно отсюда. Мужчины мерят нас меркой своих вожделений и считают, что прекрасный пол делает то же самое по отношению к ним.
Никто не собирается отрицать, что среди мужчин встречаются уроды и красавцы. Но Вы сами знаете, что для нормальной, здоровой женщины это обстоятельство лишь весьма отдаленно связано с понятием чувственности. Конечно, в один прекрасный день отсюда может возникнуть и физическое влечение. Но сколько всего нужно, чтобы оно расцвело, а не увяло до времени.
Скажите же мне, моя дорогая, Вы, с которой мне так легко болтать и думать, скажите мне, заблуждаюсь я или нет: мне кажется, что, поскольку этот росточек не выживает, девяти мужчинам из десяти приходится довольствоваться просто уступчивостью и слабостью женщины. И только тщеславие мешает им понять, что они, в сущности, вкушают плоды никогда не расцветшего дерева. О дорогая моя Ренэ, сколько неразрешенных, недодуманных вопросов!
Несомненно одно – этот взаимный обман совпадает с тайными замыслами самой природы, и, быть может, потому, что я на него не пошла, я оказалась в одиночестве, – я, в свои двадцать два года, со сложением «Бескрылой победы» [18] и ясным умом, по Вашему собственному выражению. Все мужчины, попадавшиеся на моем пути, уходили от меня возмущенные или разочарованные, очевидно только потому, что я не желала стать покорной партнершей в милой игре, которую они изобрели для собственной услады.
Должна признаться, что женское мое тщеславие было не раз удовлетворено: ведь многие из них уходили от меня покоренными. Но ничтожество этих людей поистине под стать таким их пороком, которые мы, женщины, не прощаем. А интерес ко мне делал их еще более невыносимыми. Вы видели своими глазами почти всех моих знакомых мужчин и должны признать, что между ними нет ни одного хоть сколько-нибудь привлекательного.
Выйду ли я замуж или останусь старой девой – этот вопрос, очевидно, уже давно предрешен в книге жизни. Но если судьба захочет, она сама устроит мой брак, без вмешательства кого бы то ни было, и тем более без вмешательства моего отца. Ибо он просто ужасен. Представляю себе, как он с несокрушимой самоуверенностью, столь хорошо нам известной, говорит всем и каждому: «Да, дочь моя – существо исключительное!» И все же не сомневаюсь, что даже в разговоре с прасолом или префектом он обязательно между двумя своими афоризмами ввернет что-нибудь насчет подходящего для меня жениха.
Ну разве я не вправе была рассердиться, когда он с невиннейшим лицом признался, что припутал меня к приглашению одного из этих несчастных эльзасцев?
У меня нет матери, я – хозяйка и не могу просидеть молча и незаметно в углу гостиной. Я должна быть на виду и, как говорится, принимать гостей. Впрочем, мой природный темперамент всегда берет верх и увлекает меня за пределы светских условностей. Вы сами бывали тому свидетельницей сотни раз!
Вот почему я твержу ему, что не хочу никого видеть, а значит, и этого эльзасца. Его – меньше, чем других.
Я ведь уже его видела. Первый раз он приходил к нам, чтобы поблагодарить отца за какую-то историю в клубе; в чем там дело, я так и не разобрала, знаю только, что мои сограждане опять показали во всей красе свои низкие душонки. И второй раз – на шоссе, вместе со всей его семьей.
Не знаю, что в нем привлекло мое внимание – его эльзасский говор или то, что он еврей (я до сих пор с евреями еще не встречалась). Или же в нем чувствуется действительно яркая индивидуальность, что-то отличное от прочих и, быть может, даже в лучшую сторону.
Во всяком случае, он не то, что называют красавцем или обаятельным мужчиной, но он, видимо, очень простой и чистый и показался мне человеком незаурядным. В нем есть хорошая уверенность в себе, какая-то большая и в то же время сдерживаемая сила, гордость, переходящая, к сожалению, в презрение, и молодость, деятельная, веселая, жадная к жизни, – словом, жизнь. Он понимает сразу и всегда правильно, видит истоки и течение ваших мыслей и намерений, опережает
И все же что-то странное, неожиданное отталкивает в нем. Этого не передашь ни словами, ни сравнениями; мне не хотелось бы прибегать к единственно верной, но неприятной аналогии: в нем чувствуется чуждый нам, живой и почти механический ум, как у муравьев, – Вы понимаете меня? – железная уверенность, которая кажется нам беспощадной, так как между нашими и его побуждениями нет ничего общего.
Хотя, возможно, такое впечатление оставляет каждый не совсем обычный человек.
Но каков бы ни был этот эльзасец, Вы согласитесь со мной, что ему нет места в моей жизни, Я не желаю допускать туда ничего, что могло бы нарушить строгую налаженность и равновесие, которых мне удалось достичь. Ни случайных симпатий, ни чего-либо другого. Конечно, против неизбежного я бессильна. После двух событий в моей жизни, о которых Вам нет надобности напоминать, эта уравновешенность – последнее мое прибежище и благо. Если даже мне суждено стариться в одиночестве, в этом мире найдется чем заполнить все мое существование, от подвалов до чердаков. Пока есть на свете картины, который не видел, симфония или квартет…
Но провидение, которое распоряжается нашими судьбами, ко мне явно немилостиво… Звонят! Из моего окна видно, что он сворачивает в аллею. Господи, как могла я позволить отцу это очередное безумие!
Слава богу, он не один – он ведет за руку какого-то смуглого мальчика. Значит, он женат? Значит, у него есть сын? В каждой несправедливости есть хорошая сторона: я займусь ребенком.
Разберете ли Вы мои каракули?… Он входит в дом. Прощайте, дорогая.
Ах, мой милый, мой испытанный друг, почему Вас нет здесь. Вы могли бы одним своим мудрым и молчаливым присутствием скрасить мою жалкую жизнь».
15
КаллоЖак (1592–1635) – французский художник-график. Его офорты отличает виртуозное мастерство, в котором сочетаются причудливая фантастика, гротеск и острые реалистические наблюдения.
16
Имеется в виду «Moniteur universel ou Gazette Nationale» – газета, начавшая выходить в ноябре 1789 г. для публикации отчетов о дебатах в Учредительном собрании. С 1799 г. стала официальным правительственным органом. Просуществовала до 1901 г.
17
Речь идет о Dictionnaire philosophique portatif ou la Raison par alphabet» Вольтера, вышедший впервые в 1764 г, без имени автора. В форме остроумной беседы в нем трактуются самые разнообразные сюжеты: душа, прекрасное, Бог, фанатизм, невежество, инквизиция и т. д.
18
«Бескрылая победа». – Очевидно, имеется в виду скульптурное изображение богини Победы на фризе храма Бескрылой победы в Афинах (V в. до н. э.).
Верный Илэр уже был у дверей ее комнаты. Услышав его торопливые шаги, Элен еще раз подумала о том, как привязаны слуги к ее отцу и с каким удовольствием выполняют они все его поручения.
IX
– Я взял на себя смелость привести к вам моего племянника, – раздался в гостиной бодрый голос Жозефа.
«Нет, я просто сумасшедшая. Почему я решила, что этот черный курчавый мальчик – его сын?» – подумала Элеп, спускаясь по лестнице.
– И хорошо сделали, моя дочь обожает детей, – ответил голос господина Лепленье.
«Его разбудили раньше времени, вот он и бесится», – решила Элен, прислушиваясь к презрительно-гнусавому тону отца. Не скроем, она не почувствовала ничего, кроме неудовольствия.
Элен вошла в гостиную. Жозеф непринужденно протянул ей руку, его блестящие глаза доверчиво взглянули на нее из-под очков.
«Какой он, однако! Чуть не сбил меня с ног», – подумала Элен, крепко пожимая протянутую ей руку.
Господин Лепленье имел твердые взгляды на обычай целования дамских ручек; он отвернулся, недовольно буркнув: «Ясно, английская мода», и отдал Илэру, не вовремя заглянувшему в дверь, какое-то срочное приказание. Но в чем была эта срочность, Илэр, говоря по совести, так и не понял.
Жозеф приготовился встретить насмешливо-внимательный взгляд больших синих глаз, поэтому он явно растерялся, когда они взглянули на него чуть устало, но дружелюбно. Грудной сдержанный голос девушки произнес слова приветствия, а рука ее по-мужски твердо ответила на его стремительное пожатие. Жозеф немного сконфузился.
– Разрешите представить вам моего племянника Жюстена Зимлера, мадемуазель. Я осмелился привести его к вам. Он постоянный спутник всех моих прогулок.
Элен подошла к мальчику, который застыл на месте, зажав в кулачке свою смешную круглую шапочку. На нем был праздничный костюм, шелковые светло-желтые перчатки и такие же носки. При приближении Элен длинноносое личико его нахмурилось и два прелестных черных глаза вдруг взглянули на нее сердито и недоверчиво.
«Ого, этот кавалер не особенно любит женщин», – подумала Элен, когда ребенок застенчиво и в то же время презрительно выпрямился, почувствовав прикосновение ее руки.
– Мы отдали его в лицей. И, конечно, он сразу же стал первым учеником, – сказал Жозеф, с гордостью оглядывая племянника. Мальчик даже не моргнул.
«Ребенок не должен с таким невозмутимым видом слушать, как его хвалят прямо в глаза», – снова подумала Элен. Господин Лепленье окинул мальчика недвусмысленным взглядом, подтверждавшим мнение его дочери. Но коль скоро каждое женское сердце наделено способностью одновременно и любить и осуждать, все еще надутый Жюстен сам не заметил, как был незамедлительно освобожден от шапочки и перчаток и усажен на стул перед кипой иллюстрированных журналов.
Действительно, Жюстен сразу же стал первым учеником. Хотя немалую роль сыграло в этом самолюбие, успех был достигнут без особого труда, и Жюстен считал его законным признанием своих заслуг.
А Жозеф с первых же слов, произнесенных Элен, которые он ощутил почти как физическое прикосновение, почувствовал, что погружается в трясину небывших воспоминаний:
«Где и когда видел я этих самых людей, и именно в это самое время, и вот в этой самой комнате? И тогда Тэнтэн тоже сидел на подушках, и она точно так же разглаживала пальцами страницы журнала, и точно так же старик меня спросил…»
– Ну как, сударь, ваши предсказания сбылись?
«Именно так все и было, до кошмара так», – думал Жозеф, делая нечеловеческие усилия, чтобы вырваться из круга обступивших его галлюцинаций. Он покраснел, даже уши зашевелились, что было у него признаком пусть самого незначительного волнения. Тэнтэн, склонившись над журналами, удивленно следил за дядей. Случайно встретим растерянный взгляд Жозефа, Элен ответила на него таким ясным, снисходительным взглядом своих прекрасных насмешливых глаз, что бедный эльзасец почувствовал, как его вынесло из глубочайшего омута в безмятежные воды заводи.
«И именно так она поглядела на меня, и как раз тогда, когда я думал о том же, что и сейчас…»
Он даже вспотел от усилий, потребовавшихся, чтобы пробормотать в ответ господину Лепленье:
– Не плохо, впрочем, все в порядке… знаете, даже со временем… хм… хм… даже парикмахерская… хм… и шляпная мастерская… я хочу сказать – розничная торговля…
Бакенбарды хозяина дома гипнотизировали Жозефа. Преисполненный самых лучших чувств, он замолчал.
«Что он такое несет? Должно быть, просто пьян!» – решил Лепленье, пристально разглядывая гостя.
«Не всегда очки придают человеку глупый вид», – подумала Элен. Она неприметно улыбнулась и стала рассматривать журналы, где Жюстен уже успел открыть целые неведомые ему миры.
– Черт побери, – проворчал, не сдержавшись, Жозеф.
Иллюзорное сходство все еще стояло между ним и реальностью. Но постепенно все начинало становиться на место. Звук голосов приблизился. Он даже пожалел об этом.
Странное состояние высвобождало его из-под власти навязчивой размеренности, царившей в доме Лепленье.