И небеса пронзит комета
Шрифт:
– В горы? – Я вся подобралась. – Вы специально собрались в горы, чтобы встретить комету?
Феликс сделал небольшой глоток и энергично кивнул, едва не расплескав кофе. Удивленно взглянул на чашку и поставил ее на стол. Во избежание пролития, видимо.
– Ага, мы с Максом и Ой… ой. – Он запнулся и замолк, догадавшись, вероятно, что сболтнул лишнего. – А Макс вам разве ничего не говорил?
– Не успел, должно быть, – безмятежно ответила я, делая вид, что меня это ни капли не волнует. – Евгений тоже с вами идет?
– Он не любит, когда его так называют, очень просит называть его Ойгеном. – Феликс неловко поднял чашку, но, сделав глоток, как-то расслабился. Должно быть, решил, что раз я знаю Евгения, то и нет ничего страшного в том, что он проболтался.
– Ну и правильно, чего дома-то сидеть? – Я изобразила на лице улыбку. – В горах сейчас просто чудесно. Осень начинается, все золотое, рыжее, яркое, воздух хрустальный, самое время побыть на природе… А все-таки, – решила я сменить тему, чтобы он не заметил моего волнения, – как прошел юбилей?
Феликс оживился и начал рассказывать о своем профессоре, о его доме и его близких. Он явно был очарован этими людьми, но очень чувствовалось, что он, как всегда, комплексует, считая себя на их фоне полным ничтожеством. Ума не приложу почему? Откуда в нем это? На мой взгляд – а я все-таки ученый, хоть и бывший, так что потенциал оценить вполне в состоянии, – Феликс заслуживает куда большего, чем думает он сам. Я слышала, что он очень талантлив и в своей области, несмотря на молодость, уже стоит на пороге какого-то серьезного открытия. Недаром же его профессор так его выделяет. Всех подряд, знаете ли, на семейный праздник не зовут. И по-человечески Феликс очень мил. Порядочный, приятный, единственное, чего ему не хватает – толики самолюбия. Или самоуважения? В общем, чуть-чуть повыше самооценку, и все будет в порядке. А то его скромность разрослась уже настолько, что за ней не видно достоинств.
Я вполуха слушала расточаемые семье профессора Кмоторовича дифирамбы и думала, зачем Евгений (читай – Ройзельман) решил тащиться в горы вместе с моим сыном. Непонятно. И наверняка ничего хорошего за этим не стоит. Хотя, возможно, я по привычке преувеличиваю потенциальную опасность. Могут же молодые люди просто отправиться на прогулку?
Мы уже почти допили кофе, когда наконец-то изволил явиться и Макс.
03.09.2042.
Дом Анны. Феликс
В такси я почувствовал, что меня, что называется, «развозит», но постарался взять себя в руки и, кажется, мне это удалось. Правда, когда имеешь дело с алкоголем, первым сдает позиции самоконтроль, так что ни в чем нельзя быть уверенным. Я надеялся, вернувшись домой, потихоньку проскользнуть наверх, принять контрастный душ и лечь спать. Но не тут-то было, в гостиной меня перехватила Анна, мать Макса.
Мы сразу, едва я у них поселился, отказались от формальностей, поэтому я называю ее по имени. А она относится ко мне так, как, должно быть, относятся тетушки к племянникам. Правда, у меня никогда не было тетушки, так что это точно не знаю. Анна – инвалид. У нее нет одной ноги, причем совсем, от тазобедренного сустава. Насколько я знаю, это результат автомобильной аварии, в которой сама Анна едва уцелела, а ее муж – отец Макса – погиб. Мне ужасно ее жалко, хотя она научилась жить со своим увечьем, она вообще очень сильный человек. Цельный, умный, проницательный. Есть старая поговорка: я плакал, что бос, пока не встретил безногого. Так вот, когда я начинаю впадать в уныние (обычно это связано с тем, что на фоне кого-то достойного я чувствую себя ничтожеством), я вспоминаю об Анне, и мои собственные неприятности и переживания резко теряют свою значительность. Рядом с такими испытаниями и такой волей к жизни делать трагедию из пустяков – просто стыдно.
Анна угостила меня кофе, и, пока мы беседовали, я сдуру проговорился о запланированном на выходные походе в горы. Причем не вдвоем с Максом, а в сопровождении Ойгена. Анна, услышав это имя, сразу напряглась. Не то чтобы наша прогулка была таким уж великим секретом, но Макс просил об участии Ойгена особо не трепаться: Анна почему-то его не любит. Но, как известно, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Сообразив, что прокололся, я попытался, как мог, замять ситуацию – благо сама Анна стала расспрашивать меня про Риту, про юбилей Алекса…
Когда явился наконец Макс, я вздохнул с облегчением:
– Пойду-ка я наверх, устал, – объявил я им. – Спасибо за кофе. Как всегда, вкусно и – очень вовремя. Спокойной ночи!
– Иди уж, – улыбнулась Анна. – Препарат от похмелья на кухне в аптечке. В холодильнике – минералка и холодный клюквенный морс.
– Спасибо за заботу. – Я был и вправду тронут. – Но не настолько уж я надрался, чтобы… Спокойной ночи!
Поднявшись наверх, я наконец-то смог нырнуть в вожделенный душ. Долго и сосредоточенно стоял под сильными струями, менял температуру, растирал все тело жесткой мочалкой, пока не почувствовал, что самочувствие в норме. Вытершись и облачившись в халат, я сгреб торжественный костюм в охапку и вышел в разделявший наши с Максом комнаты коридорчик. Коротенький, метра четыре в длину, с одной стороны – наша общая ванная, с другой – лестница на первый этаж.
Оттуда доносился горячий спор. Я, все еще стыдясь того, что проговорился об Ойгене, невольно прислушался:
– Тебе наплевать на мое мнение, – возмущалась Анна, но в голосе ее слышалось отчаяние, почти слезы. – Я… я просто запрещаю!
– Ма-ам, – примирительно тянул Макс. – Мне все-таки не пять лет, я большой уже мальчик.
– А ведешь себя, как легкомысленный упрямый подросток! Макс, как можно доверять…
– Он мой друг, – твердо сказал Макс. На мгновение я решил, что речь идет обо мне. – И знакомы мы уже черт-те сколько лет, я его знаю как облупленного.
– Друг… – горько усмехнулась Анна. – Он никому не может быть другом. Он просто делает свою работу. Наблюдает за тобой. Это гораздо удобнее делать, переведя отношения из официальных рамок в личную плоскость. Он человек Ройзельмана, и этим все сказано.
– Действительно. – Голос Макса (всегда добродушного дружелюбного Макса! Невероятно!) сочился сарказмом. – Это ведь тот самый Ройзельман, чье щедрое спонсорство обеспечивает нам такой приличный уровень жизни?
– Я была вынуждена, – глухо (я едва расслышал) проговорила Анна. – Но это была сделка с дьяволом.
– Мам, успокойся. – Голос прозвучал так же глухо, должно быть, Макс, успокаивая, обнял мать или склонился над ней. – Он хороший человек. Ойген то есть, – торопливо добавил он. – Возможно, Ройзельман и впрямь исчадие ада и змей подколодный, но Ойген-то при чем?
– При том! – с жаром воскликнула Анна. – Если он там работает, если Ройзельман ему доверяет…
– …то только потому, что Ойген – отличный исполнитель, – подхватил Макс, судя по голосу, с улыбкой. Кстати, улыбаясь, он перестает быть похожим на киношных суперменов. Улыбка у него почти застенчивая, совсем не то, что эти голливудские оскалы напоказ.