И небеса пронзит комета
Шрифт:
Когда подъехало заказанное такси, Вера была полностью готова. У меня сжалось сердце: как она была прекрасна! Несмотря на беременность (свободное, струящееся «античное» платье скрывало отяжелевшую фигуру, и Вера казалась почти прежней). Выходя из парадного, усаживая свое сокровище в такси, я, черт побери, вновь чувствовал себя королем! Омрачавшие душу страхи исчезли, как неприятный сон, и настоящее, и будущее выглядели совершенно безоблачными.
Остановив машину у речного вокзала, мы перешли мост и неторопливо побрели по аллеям прибрежного парка. В лиственных шапках, венчавших узловатые старые деревья, уже посверкивало осеннее золото. Вечер стоял хоть и прохладный (сентябрь – не июль), но прозрачно-ясный, заходящее солнце золотило оранжевые и зеленые крыши старого города, так что они тоже казались гигантскими осенними листьями. В бледной синеве над восточной частью горизонта уже промелькивали первые звездочки.
А на западе, над пылающим диском заходящего солнца, висела еще одна звезда, столь яркая, что рыжие солнечные лучи уже не могли затмить ее зеленоватое сияние, усиливавшееся с каждой минутой. До апогея, который ожидался в начале десятого, оставалось около часа. Поэтому мы шли не спеша, любовались спокойной в этот час рекой, корявыми стволами на фоне заката, высоким небом.
Успеем. Не нужно, чтобы Вера перенапрягалась.
Мы были практически в двух шагах от цели нашей прогулки, когда Вера внезапно остановилась и сильно побледнела. Я осторожно усадил ее на ближайшую скамью:
– Может, отменим ресторан?
– Нет-нет, – поспешно ответила она. – Просто слабость. Что-то Масик расшалился. – Она улыбнулась.
Ненавижу, когда она называет «это» Масиком!
Лифт центра – нам нужно было подняться на сороковой этаж – почему-то еле-еле полз.
– Пинается, – внезапно сообщила Вера. – Хочешь потрогать?
Она предлагала это регулярно, и я, чтобы не обижать ее, послушно клал ладонь на ее непривычно выпуклый живот. Ничего, впрочем, так ни разу и не почувствовал. Да ладно, мне не жалко…
Удар (пинается?) был настолько силен, что практически отбросил мою ладонь.
– Ничего себе силач. – Улыбаясь, я поднял глаза… На мертвенно-бледном лице глаза казались огромными темными провалами, полными боли, на прикушенной нижней губе виднелась капелька крови.
– Вера… что?
– Что-то… я не знаю… – едва слышно прошептала она. – Что-то не так… Что-то с Масиком…
И начала сползать по стене, оседая на пол. Я, мысленно кляня себя на чем свет стоит, кое-как ее подхватил и нажал кнопку экстренного вызова. Тщетно. Тогда экстренной остановки, черт бы вас тут всех побрал!..
Лифт мучительно медленно дополз до ближайшего, видимо, этажа и застыл. Двери столь же медленно поползли в стороны.
Пустой коридор неизвестно какого этажа – и недоуменный секьюрити в форменной рубашке. Больше никого. Охранник тупо пялился на нас.
– Что стоишь, придурок?! – бешено заорал я. – «Скорую» вызывай, живо!
Он бросился к телефону, а я опустился на пол рядом с Верой, с ужасом глядя, как белые чулки на стройных ногах и кремовый подол струящегося платья напитываются багрянцем, который расползается все шире и шире…
06.09.2042. Город.
Торговый центр «Биг Сити». Вероника
Неспешно расхаживая по бутикам и рассеянно разглядывая брендовые шмотки, я размышляла о своем муже.
Какое же он все-таки жалкое существо! Как я могла быть так слепа! Думала, что влюблена в него – до такой степени, что позволила ему стать моим первым мужчиной, а затем и вовсе сделать мне ребенка. Чем я тогда думала?
Да, он умеет писать сказочно прекрасную музыку, кто бы спорил. Когда слушаешь его опусы, разумеется, очаровываешься по самую макушку. Ну и часть впечатления, само собой, переносится на творца этой мощной всепоглощающей красоты, создать которую способен (именно здесь и случается роковая ошибка!) только настоящий мужчина. Как же!
Поначалу я еще находила милым и трогательным то, что при таком мощном и сильном таланте в обычной жизни Валентин оказывается мягким, добрым, ничуть не брутальным. Этот парадокс как будто добавлял ему глубины. И в начале наших отношений мне это нравилось (согласилась же я выйти за него замуж). Потом начало раздражать, и чем дальше, тем больше. Ну скажите на милость, нельзя же беспрерывно быть эдаким мягкотелым пушистым пупсиком! Сколько можно! А уж с начала беременности меня от этой безграничной доброты (читай – бесхарактерности) стало попросту тошнить. Как от пирожных с кремом. Ну и в конце концов я увидела Валентина таким, какой он, собственно, и есть: жалкое ничтожное подобие мужчины, ни разу не способное на сколько-нибудь решительный поступок. Даже когда он пытался спорить со мной, возражать, настаивать на своем (настаивать! Я вас умоляю!), выглядело это убого и беспомощно, почти смешно. Повторит пару-тройку раз «может быть, так все-таки будет лучше» – и сникает, сворачивает разговор, лишь бы как бы только бы не доводить до обострения. Потом он и возражать перестал, смирился. Ну, тут уж во мне ничего, кроме презрения, не осталось. Ну и я стала всячески избегать его общества. Достаточно того, что я ношу его ребенка. Более чем достаточно, я бы сказала. Alles!
Эдит давно уже твердит мне, что вопрос нужно решать радикально. Эдит вообще недолюбливает семейство Кмоторовичей. Да и человек она черно-белый: да-да, нет-нет, прочее – от лукавого. Неудивительно. Работает-то она в Корпорации и очень, гм, близка к Ройзельману. А там мямлей не держат. Да она и по сути такая – резкая, нередко непредсказуемая, ее, как она сама выражается, частенько заносит на поворотах. А поворотов этих в ее таинственной работе немало. Кстати, вот забавно, Эдит говорит, что я благотворно на нее влияю. Мол, если я буду рядом, она не наделает глупостей. Странно, конечно, но… черт ее знает. Чужая душа – потемки. Злые языки говорят об Эдит всякое, в том числе и о ее якобы чересчур разносторонних сексуальных вкусах: от… Ройзельмана до скромной лаборантки. Вообще-то что-то такое я замечала, и даже… все-таки мы дружим довольно давно… Ладно, поживем – увидим. Сейчас-то мне совсем не до того.
Бродить по бутикам надоело мне быстро – самочувствие было, как в старом анекдоте: «Как вы себя чувствуете? – Ох, лучше бы я себя вообще не чувствовал!» Ноги были как ватные, спину ломило, живот ныл, перед глазами то и дело проплывали темные и наоборот – светящиеся пятна, так бывает, когда смотришь на солнце без темных очков. Да что ж это такое? У меня ж только седьмой месяц пошел! А дальше что будет? Если не полегчает, а то и, черт побери, хуже станет, я же повешусь, вот честное слово. Невозможно так жить!
В общем, купила я только какой-то мелочовки – самой крупной покупкой стали легонькие босоножки с переливающимися искрами в прозрачном каблуке. Вообще-то уже осень, да и каблук мне сейчас… не очень, но ведь к будущему-то лету я смогу уже нормальную обувку надеть! Юная продавщица упаковала коробку в фирменный пакет, улыбнулась с дежурным «заходите еще», впрочем, прозвучавшим довольно искренне – почему-то, взглянув на мое пузо, все вдруг начинают страшно меня любить. Убила бы!
И тут, видимо, чтобы доставить мне полное счастье, небеса послали мне навстречу, гм, даму. Да нет, дама как дама, прошла – и ладно. Но эта… слов не найду… особа вылила на себя, наверное, ведро духов – сладких, густых, отвратительных. Я чуть не задохнулась и, пытаясь отдышаться, решила, что хватит с меня шопинга, пора свежего воздуха глотнуть.