И нет этому конца

Липкович Яков Соломонович

— Идите! — ответил капитан.

Я круто повернулся, но не сделал и трех шагов, как меня заставили обернуться слова:

— Но помните, что это за люди.

Я сделал руками: «Ну разумеется!» — и быстрей отвернулся…

4

Теперь мы шагали по заливному лугу с изрядно примятой колесами, гусеницами и сапогами травой. Местами встречались участки, случайно или чудом не тронутые боевой техникой. Но то, что пощадили машины, не пожалела осень. Уже потускнели, а кое-где и побурели травы.

С

каждым шагом все больше и больше раздвигались берега, шире становилась серебристо-серая полоса воды, сильнее дрожал от канонады воздух.

Медленно и грозно поднимались кручи на той стороне. Мрачно темнели глубокие и извилистые овраги. И даже ярко-желтые, дымчато-синие пятна от осенней листвы, очень красивые издалека, не радовали глаз. Но особенно щемили душу своей незащищенностью крохотные хатки, белевшие на холмах.

А повсюду странная, несмотря на непрерывную пальбу, неподвижность. Словно все, что там происходило, совершалось без участия людей…

Когда до Днепра осталось метров семьсот, не больше, мы услышали чей-то отчаянный выкрик:

— Ложись!

Я обернулся и увидел, как бросились на землю Орел и Сперанский. Остальные продолжали стоять и старались понять, почему нужно ложиться. Я растерянно смотрел на них и тоже ничего не предпринимал. И в самом деле, зачем ложиться? Дошло это до нас лишь после того, как метрах в тридцати от дороги шмякнулась и разорвалась мина и где-то близко просвистели осколки. Только тогда мы в одно мгновение растянулись кто где стоял. Хотя от возгласа Сперанского, который первым услышал свист приближавшейся мины, до ее разрыва прошло всего каких-нибудь две-три секунды, мне показалось, что время в этот момент остановилось.

Вторая мина угодила в большую воронку, и ее осколки ушли в землю…

Пока мне здорово везло. Однако мое везение могло окончиться с третьей миной. Я лежал и молился про себя, чтобы ее не было. Или, по крайней мере, чтобы она так же, как первые две, упала для меня удачно. Или, на худой конец, только ранила бы. Конечно, я помнил и о своих санитарах, которые тоже подвергались смертельной опасности. Но когда четверть минуты назад просвистела вторая мина, все внутри у меня сжалось от страха и я уже ни о чем другом не мог думать.

А сейчас я изо всех сил вжимался в землю, ожидая третьей мины. Но ее почему-то не было. Прошло добрых две минуты, прежде чем я поднял голову.

Одно из двух — или немцы не спешили, или решили ограничиться двумя минами…

Надо вставать.

Поднимались медленно, с опаской поглядывая на тот берег.

— Все целы? — справился я у санитаров.

— Кажется, все, — ответил Козулин.

И действительно, никто не остался лежать, никто не стонал, не жаловался.

— А старшина где? — спохватился я.

Маленький и верткий Зубок, который замечал все, сообщил, что старшина еще до обстрела пропустил взвод вперед, а сам спустился в ближайшую воронку.

Что же делать?

Идти дальше или подождать его? Конечно, он нас разыщет, но с ним как-то спокойнее и надежнее.

Пока я решал, что лучше, на дороге показался старшина. Он шел, на ходу застегивая брюки. Увидев, что мы ждем его, прибавил шагу.

Еще издали я обратил внимание, что лицо у него как будто осунулось, побледнело. Неужели заболел? Лишь бы не дизентерия! А то придется отправить в госпиталь и я останусь один.

Он подошел.

— Понос? — упавшим голосом спросил я.

— Чистый пулемет! На три метра против ветра! — бодро ответил старшина.

— Неужели что-нибудь инфекционное? — Я уже не скрывал своего беспокойства.

— Та ни! — успокоил меня вездесущий Зубок. — Вин молоком огиркы запывав!

У меня сразу отлегло на душе.

— Чего это с вами? — осведомился старшина, заметив общее возбуждение.

Я сказал о минометном обстреле. Он тут же приказал рассредоточиться, двигаться к реке порознь, соблюдая дистанцию в несколько шагов.

— У фрицев здесь, видать, кажный метр пристрелян, — заключил он.

Впереди спокойно и неторопливо нес свои тяжелые зеленовато-серые воды Днепр — широкий и раздольный. И трепетно дрожала перекинутая с одного берега на другой золотистая солнечная дорожка — единственный мост, который невозможно разбомбить.

Покачивался на далекой волне паром с двумя автомашинами. А в стороне мелькали лодки с людьми…

Я прибавил шагу. Вскоре меня догнал Задонский и опередил Зубок…

Вид реки, казалось бы исподволь готовившейся к встрече с нами и неожиданно представшей во всей своей величавой и страшной значительности, необычным образом подействовал на нас. Несмотря на возможность нового обстрела, мы как шальные устремились к воде. Позади остались покореженная автомашина, разбитое орудие…

Наши ноги чуть ли не по щиколотку уходили в глубокий сыпучий песок, но мы продолжали бежать, опьяненные близостью великой реки, отчаянные и ликующие…

Вот он — Днепр!

Я ступил в воду, и легкая прозрачная волна как ни в чем не бывало приласкалась к моим сапогам…

Первым опомнился старшина.

— А ну, живо в укрытие! Не то как жахнет сейчас! Я кому говорю?! — закричал он на санитаров.

Когда мы взбегали по косогору, то увидели две фигуры, направлявшиеся к нам по самому гребню. Передняя помахала рукой.

Кто это? Неужели кто-то из моих однокурсников — выпускников военно-медицинского училища? Всего месяц назад судьба разбросала нас по всему фронту — от Белого до Черного моря.

Только подумать — встретиться у днепровской переправы!

Но если это не однокашник, то кто же?

Ах вот кто! Легкое разочарование мгновенно сменилось радостью. Это был не кто иной, как капитан Борисов. Добрый, умный, расположенный ко мне человек. Прямо здорово, что он уже здесь: с ним мы не пропадем!