И нет этому конца
Шрифт:
— А это еще доказать надо.
— А чего доказывать? Все слышали, как от нее со звоном осколки отскакивали!
Общий смех и одобрительные возгласы закрепили победу мотострелка…
— Приготовиться к разгрузке! — неожиданно раздалась команда.
Мы и не заметили, как совсем близко подошли к правому берегу, нависшему над нами огромной черной глыбой.
— Берите правее! — долетело с берега.
Пока паром причаливал, мы пытались разглядеть наших санитаров на третьем транспорте, который тяжело тащился позади.
Наш паром ткнулся в берег, и мотострелки первыми попрыгали на землю…
Танк взревел и уже готов был съехать с поврежденного парома, как перед его гусеницами пробежал и спрыгнул на берег Зубок. Он так торопился к нам, что споткнулся о камень и пропахал носом землю. Вслед ему понеслась отборная ругань понтонеров и танкистов — еще мгновение, и его бы закрутили гусеницы.
— Ну зачем так — перед танком? — упрекнул санитара капитан.
— Та вин долго колупався, а в нас двое пораненных, — объяснил Зубок.
— Тяжело ранены? — Капитан шагнул вперед и стал высматривать на пароме раненых.
— Та ни! Одного в ливу ногу, а в другого ось тутечки малэсенька дирочка, — санитар ткнул пальцем себе в живот.
— Ранение в живот? — встревожились мы с капитаном.
Следующий наш вопрос:
— Вы перевязали раненых?
— А як же, товарищ капитан! И тому, и другому зробылы повязку. Тилькы воны щось не держатся.
Капитан устремился к парому. Я последовал за ним.
Хорошее начало, ничего не скажешь. Но отчасти я доволен: пусть капитан, а с ним и в штабе санарма знают, что за санитаров они мне подсунули. Напомнить бы ему его же слова: «Уже через день будут и жгуты накладывать, и раны перевязывать…»
Мы взбежали на причал и остановились, ослепленные ярким светом. До меня не сразу дошло, что это неожиданно выглянула из-за поредевших облаков луна. И только потом я увидел раненых.
Мы поспешили к ним. Один из них лежал, скорчившись, на чужой шинели и мелко-мелко дрожал: слышно было, как у него стучали зубы. Другой сидел прямо на палубе. Время от времени он перемещал раненую ногу руками в более удобное положение. Рядом с ним стояли в совершенно растерянных позах земляки. Тут я вспомнил их фамилии — Коваленков и Чепаль. Почти Чапай!
— Как чувствуешь себя, браток? — капитан наклонился над лежавшим мотострелком.
— Худо мне, — не переставая дрожать, ответил тот.
— Дай-ка я посмотрю, что у тебя там, — ласково сказал капитан. — И резким тоном мне: — Помогите!
Я отстранил рукой Чепаля и Коваленкова, которые также бросились помогать, и осторожно расстегнул шинель, приподнял гимнастерку и нижнюю рубаху. Так и есть: повязка сама по себе, а рана сама по себе…
Капитан опустился на колени, потрогал живот.
— Ранение, несомненно, проникающее. Надо немедленно госпитализировать, — тихо сказал он мне.
— А как? На чем?
— Вот это вам придется решать каждый раз с каждым раненым, — назидательно произнес капитан, вставая с колен.
Все это от него я уже слышал.
К нам подошел командир парома — младший лейтенант в меховой безрукавке.
— Доктор, сейчас мы начнем ремонт. Забирайте быстрей раненых!
— Еще две минуты, — ответил капитан и приказал Зубку: — Живо за носилками!
Тот кубарем скатился с понтона. Пока он бегал, мы с капитаном заново перевязали обоих автоматчиков…
А к этому времени закончилась и погрузка раненых на другие паромы.
Капитан подозвал девушку-санинструктора, сопровождавшую раненых до левого берега. Когда она подошла, мне показалось, что я ее где-то видел. Знакомой была и эта родинка на подбородке, и эти улыбчивые глаза.
Представившись ей, капитан приказал доложить о количестве раненых, которые остались на берегу. Она сказала.
Сделав какую-то запись в блокноте, он попросил ее захватить этим же рейсом и нашего тяжелораненого.
— Слушаюсь, товарищ капитан, — ответила она и тут же подумала вслух: — Только куда его положу?
О втором мотострелке решили, что он может подождать.
Когда мы попрощались, она, уже уходя, несколько игривым тоном упрекнула меня:
— Нехорошо, лейтенант, забывать старых знакомых.
— А я не забыл вас, — соврал я.
— Что-то непохоже, — со смехом заметила она.
— Нет, правда, я только не помню, где в последний раз видел вас.
— Ну, ну, вспоминайте! — сказала она, поднимаясь на паром, и я видел, как блестели ее глаза.
Где же мы виделись? Одно ясно: я с ней не учился, не служил. До войны мы тоже не были знакомы. Откуда же она знала меня, а я — ее?..
— Когда вы успеваете, лейтенант? — усмехнулся капитан.
В ответ я пробормотал что-то невнятное. Знал бы он о моих «успехах» у женщин…
Плавно и уверенно один за другим отчалили паромы. Залитые лунным светом, они отчетливо выделялись на темной, слегка посеребренной воде. Но вскоре тот, на котором была девушка, вырвался вперед. То ли катер у него был помощнее, то ли команда посноровистее.
— Ну и светит же чертова сковородка! — выругался капитан.
— Могут раздолбать? — спросил я.
— Запросто. Как на ладони ведь! — и обратился к санитарам, стоявшим позади: — Ну что, товарищи, пойдемте подыщем вам местечко для медпункта.
Пройдя с полсотни метров, мы вышли к глубокому оврагу, круто устремлявшемуся вверх, к уже совсем близкому схлесту орудийных и минометных выстрелов, пулеметных и автоматных очередей.
Мы поднимались молча, сосредоточенно и опасливо прислушиваясь к пальбе. И на всякий случай держались поближе к окопам, которыми были изрыты оба склона.