И один в поле воин (Худ. В. Богаткин)
Шрифт:
Моника медленно, совсем медленно опускается на стул, лицо спокойное, может только чересчур бледное. Но глаза расширились от страха, а сердце стучит от нестерпимой боли.
Да, она любит, любит врага, немецкого офицера! Кому же рассказать обо всём этом? У кого искать совета? У матери? О нет, мать не советчица, она просто обожает Генриха с тех пор, как он отпустил Жана. Тогда Франсуа? Ни за что на свете! Она умрёт со стыда, если кто-либо узнает о её чувствах. Жаль нет дяди Андре Ренара.
Как на последнее спасение,
Как девушки всего земного шара, Моника верила, что любовь — это огромное счастье, а выходит, что она может быть и горем. Большим горем.
И не знала, да и не могла знать Моника, что через несколько дней тот, кто причинил ей столько горя, будет решать: пустить ли себе пулю в лоб сейчас или подождать несколько минут.
Лютц встретил Гольдринга с нескрываемой радостью.
— Как хорошо, что вы вернулись, Генрих. Мне так не хватало нас.
— Я тоже скучал по вас, Карл. Только с вами я могу говорить откровенно и просто.
— Мы встретились, как влюблённые. А тем временем генерал ждёт. Он уже несколько раз спрашивал: вернулись ли вы. Эверс, увидев Генриха, действительно обрадовался.
— Как себя чувствует мой друг генерал Бертгольд?
— Прекрасно. Приказал сердечно приветствовать вас и пожелать здоровья и успехов.
— Очень благодарен. А какие новости в Берлине, Мюнхене?
Не очень внимательно выслушав рассказ Генриха о всём слышанном и виденном, генерал сразу же перешёл к делу.
— Должен признаться, вашего возвращения я ждал с нетерпением. Дело в том, что есть одно деликатное поручение, с которым можете справиться лишь вы, барон, с вашим умением быстро завоёвывать симпатии.
— Вы немного преувеличиваете мои возможности, герр генерал.
— Ни на йоту! Как вам известно, до сих пор наша дивизия считалась тыловой. И поэтому новое автоматическое оружие, которым уже вооружены фронтовые части, к нам не попало. Генрих слушал внимательно.
— Но теперь положение меняется. Есть данные, что Англия ускорила подготовку второго фронта. А в связи с этим и наши, так сказать, тыловые дивизии укрепляются. Уже есть приказ перевооружить нас. Мы получили наряды в распределительный пункт Бонвиля, где изготовляют это оружие. Понятно, что в первую очередь его отправляют на фронт, а нам дают только излишки. А мне хотелось бы получить новое оружие как можно скорее, чтобы мы все побыстрее научились владеть им. И в случае чего могли устроить англичанам и американцам новый Дюнкерк. Вы меня понимаете?
— Очень хорошо.
— Ваша миссия заключается в том, чтобы ускорить отправку оружия в нашу дивизию. Этого вы должны достичь любой ценой. Соответствующие документы и деньги, а она для такой поездки потребуются, и большие, уже приготовлены. Я прошу вас завтра же выехать. Понятно?
— Так точно, герр генерал. А когда оружие будет готово к отправке, кто должен его сопровождать?
— Вы немедленно сообщите об этом через корпусную станцию. Но учтите, нас могут подслушать. Поэтому давайте условимся, вы сообщаете, что сигареты куплены и вам нужны, скажем, сто ящиков. Это будет значить, что оружие есть и нужно сто человек охраны или сколько вы там найдёте нужным. Вы проследите за погрузкой и вернётесь либо с этим же эшелоном, либо машиной. Ведь вы же поедете туда на своей машине?
— Так точно.
— Тогда, кроме денщика, возьмите ещё двух солдат для охраны.
— Я хотел бы, если вы разрешите, не делать этого. Чем больше охраны, тем быстрее обратят на меня внимание французские террористы.
— Вы правы. Но в Бонвиле будьте осторожны, маки действуют там очень активно, — предупредил генерал.
— Выезжать завтра?
— Сегодня отдохнёте с дороги, приготовитесь, а завтра утром в путь. Надеюсь получить от вас утешительные вести и как можно скорее.
— Сделаю всё возможное, герр генерал.
Поручение Эверса настолько совпадало с планами самого Генриха, что он даже немного испугался.
«Что-то очень везёт мне, — думал он, укладывая чемодан. — А фортуна, как известно, дама капризная… Всю дорогу мучила мысль, как попасть в Бонвиль, и вот, пожалуйста, именно в Бонвиль меня и посылают. Какое же задание ждёт меня там? Должно быть, очень серьёзное, иначе меня предупредили бы… Либо не хотят, чтобы я заранее волновался, либо изучают ещё обстановку… Так или не так, а надо быть готовым к самому худшему…»
Генрих окинул взглядом комнату, словно видел её в первый и… последний раз. Возможно, он не вернётся сюда. Возможно, никогда не увидит Моники… И она никогда не узнает, что рядом с нею работал друг. Даже то, на что он собирался намекнуть ей сегодня, она расценит как неосторожную болтовню молодого штабиста и будет горда, что так легко развязала ему язык… Но почему она не идёт? Может, Курт не нашёл её? Может, её вообще нет дома? Что ж тогда делать? Он не может уехать, не предупредив её о цели своей командировки. Ведь Генрих совсем не собирается доставлять это оружие по назначению… Разве самому поискать её?
Генрих собрался спуститься вниз, но в дверь постучали. Моника! Только она так стучит, три коротких лёгких удара. В комнату действительно вошла девушка. Генрих сразу заметил, что лицо у неё измученное, а глаза чуточку покраснели. Тревога и жалость сжали его сердце.
— Вы… плакали, Моника? Что-то случилось? — тревожно спросил Генрих, не выпуская руку девушки и стараясь заглянуть ей в глаза.
— Совсем нет. — Моника отвела глаза. — Просто я помогала маме готовить салат и от лука покраснели глаза…