И один в поле воин (Худ. В. Богаткин)
Шрифт:
Моника выходит на перрон и, не обращая внимания на гестаповцев, которые тут слоняются, подходит к газетному киоску, расположенному слева от главного входа. Купив газету, она берет с прилавка номер иллюстрированного журнала и внимательно рассматривает моды весеннего сезона, напечатанные на последних страничках.
Поезд подошёл, остановился. Монике надо сделать вид, что она с чисто женским любопытством рассматривает туалеты дам, каждую измеряя глазами с ног до головы. Но в каком же вагоне Людвина? Ага, вот в окне мелькнуло её лицо. Вот Людвина выходит. На ней светлое пушистое пальто модного покроя и маленькая чёрная шапочка,
Моника даже закрывает лицо развёрнутым журналом и поверх него глядит на Людвину.
Да… Один гестаповец справа, один слева, третий позади. Людвина арестована! Видел ли это Франсуа? А если видел, то почему не бросился на помощь?
Моника делает шаг вперёд и встречается с суровым предостерегающим взглядом. Людвина в сопровождении гестаповцев исчезает в одном из служебных выходов.
У Моники хватило сил не вскрикнуть, не пошевельнуться, когда мимо неё проводили арестованную, но перед глазами все закружилось. Девушка прижалась к стенке газетного киоска, чтобы не упасть.
— Иди домой и не делай глупостей! — словно издали, донёсся до неё сердитый шёпот Франсуа. Моника повернулась и медленно пошла. У гостиницы её нагнал Франсуа.
— Я войду с чёрного хода, — бросил он на ходу и скрылся в воротах.
Все происшедшее казалось Монике страшные сном. Сейчас она войдёт в свою комнату, в свою маленькую крепость, и кошмарное видение исчезнет. Нет, это правда — на стуле сидит Франсуа, лицо у него бледное, осунувшееся.
— Франсуа, — вырвалось у девушки, — неужели мы не можем спасти Людвину? Ведь нас много. Совершить налёт на гестапо и отбить её! Франсуа горько улыбнулся.
— Я для того и зашёл к тебе, чтобы предупредить: ни одного неосторожного жеста, шага, взгляда! Арест Людвины может быть случайным, но не исключено, что они напали на след. Надо быть готовым ко всему, Просмотри все свои бумаги, веши. Помни — каждая мелочь может привести к очень серьёзным последствиям. Ты уничтожила билет, с которым ездила в Бонвиль? Вынь все из сумочки и ещё раз проверь. Как меня найти — ты знаешь, связь в дальнейшем будем поддерживать через приказчика галантерейной лавки. Если возьмут и меня, он будет знать, как действовать дальше — я оставлю ему инструкции. Против тебя у них могут быть только два обвинения, твоя поездка в Бонвиль и встречи со мной. Встречи со мной естественны — я твой жених. Что касается Бонвиля… Ага, можешь тоже сослаться на меня: я-де, мол, ревновал, и ты поехала в Бонвиль, чтобы провести время наедине с Гольдрингом. Он это подтвердит, ведь внешне оно так и выглядело. Мне кажется, что человек он порядочный. Но прежде всего спокойствие! Ложись, Отдохни, забудь о случившемся.
— Но они замучат Людвину!
— Они могут замучить Людвину, меня, тебя, кого угодно. Но всех они не убьют. А мы знали, на что шли, правда, девочка? Но это я так, на всякий случай. Я уверен, что всё будет хорошо. И я потанцую на твоей свадьбе. Моника обняла Франсуа и крепко поцеловала его.
— Это тоже на всякий случай. За всё, что ты для меня сделал. И… и я хочу, чтобы ты знал — на меня ты можешь положиться!
— Я знаю…— голос Франсуа дрогнул.
Но как только Моника осталась одна, мужество покинуло её. Перед глазами возникало лицо Людвины, её стройная фигурка в модном светлом пальто, а рядом зловещие фигуры гестаповцев. Неужели
Моника почувствовала, как холодная волна прокатилась по её телу. Нет, нельзя так сидеть, надо действовать. Прежде всего уничтожить все письма, ещё раз проглядеть фотографии, перебрать все в сумочке. Ну вот, она купила в Бонвиле роговые шпильки, а они завёрнуты в рекламу магазина. Франсуа был прав, когда твердил, что каждая мелочь может привести к серьёзным неприятностям. Проездной билет в Бонвиль она уничтожила. А, впрочем, зачем ей это скрывать? Вероятно, её видели в поезде. А как отвечать, если спросят, где она останавливалась? У Генриха в номере. Ведь портье в гостинице пристально посмотрел на неё и, верно, запомнил. Можно будет сослаться на него. Надо предупредить Генриха, чтобы он молчал о том, что видел её с «кузиной». Она не будет объяснять ему, что и как, а просто скажет, что кузину арестовали, когда она приехала к Монике, и что это какое-то недоразумение.. А что, если попросить Генриха спросить у Миллера о Людвине? Совершенно естественно, что её волнует судьба родственницы…
Моника вихрем влетела в вестибюль, снова поднялась на второй этаж в то крыло дома, где была расположена комната Генриха, и, не колеблясь, постучала в дверь.
— Что с нами, Моника? На вас лица нет, а руки, как две ледышки.
Генрих тоже побледнел, увидав девушку в таком состоянии. Моника, не отвечая, упала на стул. Горячие ладони Генриха сжимали её холодные пальцы. Они казались такими надёжными, эти крепкие руки. Довериться ему, сказать всю правду, он должен помочь ей спасти Людвину!
— Генрих, то, что вы сейчас услышите, я, возможно, не имею права вам говорить. Но я в безвыходном положении. Арестовали кузину, которую вы видели в Бонвиле. Тут, на вокзале. Она ехала к нам… ко мне. Каждую минуту могут арестовать и меня. Не спрашивайте почему и как! Если б это была моя тайна, я бы её вам доверила. Но я не могу ничего сказать. Что мне делать? Может быть, вы мне поможете? Генрих так сжал пальцы девушки, что она чуть не вскрикнула.
— Я сделаю всё возможное, Моника. И не буду вас ни о чём спрашивать. Кроме того, что поможет мне сориентироваться в этом деле. Но… в чём может заподозрить гестапо вас?
— Бонвиль, встреча с кузиной, если они узнали о моей поездке.
— О поездке они знают. Но я убедил Миллера, что вы ездили на свидание со мной, и он, кажется, поверил. Простите мне это признание. Но Миллер связывал вашу поездку и нападение маки на эшелон с оружием, и я должен… Моника густо покраснела.
— Я вас понимаю. Спасибо, Генрих! В случае чего я могу сказать, что остановилась у вас?
— Безусловно. Но в тот момент, когда Курт передавал мне разговор с Фельднером, вас в номере не было. Запомните?… А теперь, что касается кузины… Она может вас скомпрометировать?
— Уже одно то, что она ехала ко мне…
— Так, понимаю… Имя вашей кузины?
— Я не знаю, под каким она сюда приехала, но зовут её…— Моника с минуту колебалась, — я вам доверяю, Генрих, её настоящее имя Людвина Декок. Но если она назвалась иначе, вы должны забыть это имя.
— Можно сослаться на то, что из симпатии к хозяйке гостиницы я заинтересовался судьбой её родственницы?
— Нет, Людвина нам не родственница.
— Это осложняет дело. Но я всё-таки постараюсь разузнать. Хотя не уверен, что мне это удастся.