И один в поле воин (Худ. В. Богаткин)
Шрифт:
— Мой духовный отец! С этим портретом я не расстаюсь никогда! И с этими книгами тоже.
Заугель подошёл к этажерке и снял с верхней полки несколько книг в дорогих переплётах. «По ту сторону добра и зла», «Так говорил Заратустра», «Сумерки богов» Ницше, «Майн кампф» Гитлера.
Захотелось на свежий воздух, мутило от духоты, и Генрих уже подыскивал предлог, чтобы поскорее вырваться, но в это время денщик принёс кофе, лимоны, бутылочку ликёра.
Попивая чёрный кофе, Генрих и Заугель долго разговаривали на философские темы. Выяснилось, что лейтенант немного знаком с новыми философскими течениями. Он кое-что читал даже из старой немецкой философии. Этих куцых знаний было мало для того, чтобы мыслить логично, но хватало на то, чтобы обо всём говорить с апломбом невежды. И Заугель крушил Канта и Гегеля, высмеивал Маркса, снисходительно похлопывал по плечу Шопенгауэра и, захлёбываясь от восторга, расхваливал гений своего Ницше. Его он считал предвестником новой эры расы победителей, которые поднимутся над гранью, отделяющей добро от зла, и достигнут сияющих вершин, где царствует человек-бог. Генриху пришлось призвать на помощь всю свою выдержку, чтобы не расхохотаться, слушая этот бред, и поддерживать разговор. А Заугель был в восторге, что нашёл такого внимательного слушателя и, как он считал, единомышленника.
Постепенно от высоких материй разговор перешёл на темы более житейские, на обстановку, создавшуюся в связи с усилением активности маки.
Генрих ещё раз напомнил Заугелю, что согласен помогать ему во время болезни Миллера, если возникнет такая надобность.
— Я с радостью воспользуюсь вашими услугами, барон, я даже имею кое-что на примете. Но сначала я хотел вас предостеречь… если вы разрешите, конечно…
— О, пожалуйста!
— Вы ведёте себя неосторожно, барон, немного легкомысленно в выборе знакомых…
— Что вы хотите этим сказать?
— Припомните все свои симпатии и скажите — можете ли вы за всех поручиться?
— Понимаю, понимаю, милый Заугель, на что вы намекаете! Спасибо за деликатность, с которой вы подошли к этому интимному вопросу. Но, уверяю вас, в данном случае надо подходить с другой меркой. В моих отношениях с женщинами я придерживаюсь одного — красива эта женщина или нет! Ведь женщины, как и ваш сверхчеловек, стоят по ту сторону добра и зла!
— Вы так думаете? А если я скажу, что родной брат мадемуазель Моники французский террорист?
— Не может быть! Такая добропорядочная семья!
— Печально, что приходится вас разочаровывать, но это так. Вчера на следствии один пойманный маки сообщил мне эту интересную подробность из биографии мадемуазель. Не исключена возможность, что и она сама…
— Фи, как неприятно! Хорошо, что вы меня предупредили, теперь я перед вами в долгу! Надо будет присмотреться повнимательнее…
— Я уже давно установил за нею наблюдение — моё внимание привлекло, что она часто ездит на электростанцию, якобы к своему жениху. До сих пор я воспринимал это как нечто совершенно естественное. Но тот же маки, которого я допрашивал, работает именно на электростанции и уверяет, что встречи мадемуазель со слесарем Франсуа Флорентеном никак не напоминают встреч влюблённых.
— Я вообще впервые слышу, что у неё есть жених! Так вот чем объясняется её неприступность! Нет, это просто смешно, что моим соперником может быть какой-то слесарь! Барон и слесарь! Знаете что, Заугель, доставьте мне удовольствие, разрешите побеседовать с этим маки.
— Это очень легко сделать, но не сегодня: он согласился давать мне кое-какую информацию, и я отпустил его. Как только он появится — специально вызывать его мне не хочется, чтобы не привлекать внимания, — я тотчас сообщу вам.
— Прикинуться такой скромницей! Никогда не думал, что женщина может так меня околпачить!
— А что, если мадемуазель использовала знакомство с вами, чтобы добывать сведения для маки?
— Тогда ей не очень повезло! У меня правило — с женщинами о делах и даже о серьёзных вещах не говорить.
— Ну, иногда случайно можно обмолвиться словечком…
— Вы правы, чёрт побери! Нет, только подумать: маки хотят использовать в своих целях сына генерал-майора Бертгольда! Парадокс, настоящий парадокс!
— Я хочу предупредить вас, барон всё, что я сказал, пока наша с вами тайна. Даже герр Миллер не знает о моих подозрениях. Мы сами с вами проверим.
— Я помогу вам, герр Заугель.
— Это очень просто сделать: завтра я дам вам один документ, якобы секретного характера, вы оставите его у себя в номере и ушлёте денщика, чтобы мадемуазель не знала. Остальное я беру на себя Согласны?
— Считаю долгом чести помочь вам в этом деле. И надеюсь в скором времени отблагодарить за оказанную мне сегодня услугу. Вы открыли мне глаза на истинное положение вещей. Жених он ей или нет, все равно меня обманывали. А этого я никому не прощаю.
Идти к Лютцу было поздно, и, распрощавшись с Заугелем, Генрих поспешил в гостиницу. По дороге он старался не думать о тех неприятных вещах, про которые узнал. Надо было успокоиться, дать отдохнуть голове. И на улице она действительно прояснилась. Свежий воздух, словно прохладная купель, смывал с тела усталость, и Генрих почувствовал себя готовым к борьбе.
Да, бороться придётся, это очевидно. И поединок с Заугелем будет у него ожесточённый. Заугель ухватился за кончик ниточки, и рано или поздно она приведёт его к клубку. Если её не перервать сразу. Но как это сделать? Прежде всего уничтожить провокатора! Он может ускорить ход событий! Это особенно важно теперь, когда Заугель напал на верный след Франсуа — Моника, Моника — Франсуа. А от них к нему тоже ведёт ниточка, и не сегодня — завтра Заугель может нащупать её. Ведь о том, что на плато были отпущены два партизана, знают не только мадам Тарваль и старая крестьянка, а кое-кто из маки, возможно, и этот провокатор с электростанции. Если это так, Заугель ухватится за ниточку: Гольдринг — Моника — Франсуа. Итак, прежде всего надо покончить с провокатором!
В эту ночь Генрих долго не спал, а утром спустился завтракать значительно раньше обычного. Но Моника, как на грех, уже ушла из дому по каким-то хозяйственным делам. Генрих встретил её на улице возле самого штаба.
— Моника, я должен поговорить с вами об очень важном деле. Прошу быть сегодня дома и никуда не выходить. Я постараюсь быстро освободиться, но может случиться, что генерал меня задержит. Всё равно, ждите пока я приду. Долго разговаривать на улице нам неудобно по ряду причин, поэтому никаких объяснений дать вам сейчас не могу. Скажу лишь одно — за вами установлено наблюдение.
Генрих, смеясь, пожал девушке руку и скрылся в дверях штаба. Моника весело помахала ему вслед. Никому из прохожих, наблюдавших эту сцену, даже не пришло в голову, как тревожно бились в эту минуту сердца стройного весёлого офицера и красивой улыбающейся девушки.
— Вам телеграмма, герр обер-лейтенант, — доложил дежурный по штабу. «Сегодня в 16.20 буду в Шамбери. Встречайте. Бертина».
«Какого чёрта тебе тут надо?» — про себя выругался Генрих и, ещё раз прочитав телеграмму, сверил дату. Бертина телеграфировала сегодня утром в шесть. Генрих постучал в кабинет Эверса.