И пришёл многоликий...

Злотников Роман Валерьевич

Духанщик замер. Женщина сделала еще несколько отжиманий, а затем резким движением оттолкнулась от земли и выпрямилась, почти не помогая себе ногами. И в этом движении было столько силы и грации, что Карим непроизвольно качнулся назад. Ого! Похоже, эта ханум может заколачивать гвозди ладонью. Между тем женщина сделала несколько движений плечами и головой и замерла, только продолжая легко встряхивать кистями и попеременно переносить тяжесть тела с носка на пятку. Карим облизнул пересохшие губы. На ней были очень тонкие и узкие трусики, но они совершенно ничего не скрывали. И когда она покачивалась, ее жаркие ягодицы перекатывались будто ядра, заставляя Карима сильнее сдвигать колени. Между тем женщина закончила разминку и, звонко хлопнув в ладоши, тут же с места выполнила флик-фляк, перешедший в серию обратных сальто. Ее маленькие тугие груди при всех этих кувырках почти не колыхались, а только нежно вздрагивали. Карим охнул и пригнулся. Это было уже слишком. Аллах так и не сподобил его обзавестись семьей, хотя пару

раз проскакивала мыслишка, но даже когда это приходило ему в голову, то он представлял себе кандидатку на столь почетную должность степенной дородной матроной, чьим задом запросто можно было давить орехи. Причем, какова она была на лицо – особого значения не имело. Красота со временем проходит, а домовитость остается. Если, конечно, она есть. Уж об этом он собирался позаботиться в первую очередь. А какую еще жену пристало иметь уважаемому ветерану шести военных кампаний? Но эта… Скорее она была похожа на тех гяурок, чьи бесстыдные телеса частенько мелькали на экранах во время показов спортивных серий. Эти строптивые кобылицы выцарапали себе право делать все, что им взбредет в голову, даже носиться с голыми руками и ногами на виду у миллиардов чужих мужчин. Когда Карим увидел это зрелище первый раз, он долго не мог прийти в себя, представляя, что бы чувствовал, если бы его мать, сестра или дочь сотворили что-либо подобное. Конечно, он придушил бы их на месте, но ведь это позор на всю оставшуюся жизнь…

И вот теперь он видел нечто еще более откровенное буквально на расстоянии вытянутой руки. Между тем женщина села на шпагат и начала делать странные движения руками, как будто она наносила и отбивала удары. При этом ее груди вздрагивали столь соблазнительно, что у Карима перехватило дыхание. Он не выдержал и, отвернувшись, сполз спиной по поверхности камня. Но эта бесстыдная грудь, эта шея, ягодицы, покрытые крупными каплями пота, все равно стояли у него перед глазами. Интересно, кто она? Местная. Непохоже. Кожа смуглая, а под здешним светилом загар скорее потеряешь, чем приобретешь. Сейчас середина местного лета, а температура днем не поднимается выше пятнадцати по Цельсию. Лицо не то чтобы очень красиво, но в нем есть что-то, что гяуры называют словом «шарм», причем именно восточный, действовавший на Карима безоговорочно. Да и несмотря на мускулистость и столь свободные манеры, в ней была некая грация, выдававшая скорее продукт мусульманской культуры и воспитания. Но тут ему пришла в голову мысль, которая будто обухом ударила его по голове. Карим изо всех сил старался убедить себя в том, что бред, ну полный бред! Но память услужливо подсказывала детали, все больше и больше убеждающие его в том, что если его заметят, то у него будут крупные неприятности. Остроносые туфли у кучки одежды, накидка знакомого цвета искристой брусники, аккуратный темный сверток, в котором он только сейчас распознал паранджу, да и вообще сам факт появления женщины в этом месте…

О аллах! Духанщик закусил губу и, моля аллаха смилостивиться над бестолковым, медленно, на четвереньках, попятился назад от камня, за которым прятался все это время. Но тут откуда-то из-за его спины вдруг выскользнула крепкая женская ручка и, ухватив его за подбородок, резко вздернула ему голову. Карим дернулся, скорее даже инстинктивно, чем действительно собираясь вырываться, но тут его ударили с такой силой, что перед глазами бывшего чахванжи вспыхнули все известные и неизвестные ему звездные системы, а затем он просто мешком рухнул на землю и затих.

7

– Метелица!

– Я, вась сиясь!

– Кто звонил?

Метелица влетел в комнату апартаментов, толкая перед собой сервировочный столик, уставленный судками и кувшинами, и, мазнув взглядом по обнаженной фигуре князя, только что выбравшегося из душа и яростно вытирающего полотенцем свою шевелюру, заговорил небрежным тоном:

– Адмирал Переверзев беспокоили. Просили напомнить, что вы завтрева опять к ним собирались. И кроме того, насчет шампанского.

Князь стянул с головы полотенце и громко фыркнул:

– Ну это мы еще посмотрим, кто кому шампанское ставить будет. На «Михайловском равелине» тоже канониры дай бог.

Метелица кивнул, соглашаясь с князем, но не забывая при этом быстро сервировать стол к ужину. При этом он старательно отводил глаза. В общем-то, он привык к мужской наготе. В его родном поселении каждая семья имела свою баньку. И по субботам вся родня сходилась в доме патриарха, чтобы хорошенько попариться. Банный ритуал начинался еще с утра, когда десятилетние пацаны всего рода сходились к прапрадедовой бане, дабы помочь старику с растопкой. Роды на Луковом Камне были большие, поэтому бани тоже рубились под стать, в парную залезало человек сорок зараз, и, для того чтобы разогреть такую парную, дров надо было очень много. Но для пацанов это было самое лучшее время. Дед сидел на крылечке и пыхтел трубкой, а ребятня махала топорами и таскала вязанки дров, скоблила пол и готовила охапки душистой мяты, липового цвета, чабреца и дюжины других трав, которыми устилали пол парной, чтобы он не жег ступни и чтобы раскаленный воздух не туманил сознание. Исполинская каменка грелась долго, часов восемь, но зато потом температуру держала дай бог. Часам к четырем степенно подходили деды, родители, дядья и все остальные родственники. Бабы тут же принимались готовить ужин,

а мужики и парни постарше набивались в парную. Метелица на всю жизнь запомнил это ощущение пряной свежести, которое обрушивается на человека, ныряющего в пыщущую жаром парную, пол которой по щиколотку выстлан душистыми травами. А какое блаженство красным как рак вылететь из парной и ухнуть в специально устроенный бочаг или, пробежав пылающими подошвами по ледяной дорожке, нырнуть в прорубь, подернутую тонкой корочкой льда… Но там нагота была всеобщей, тем более это была БАНЯ! А князь каждый день полоскался под этим душем, а потом еще шастал нагишом по апартаментам. Иногда даже принимая гостей в таком виде. Правда, только самых близких, но все одно… не дело. Ну да им, князьям, никто не указ.

Однако на этот раз князь не стал испытывать Метелицу созерцанием своей голой задницы, а накинул легкий халат из китайского шелка. Устроившись за столом, князь приподнял крышку и наклонился над большим судком, шумно втянув ноздрями пар.

– Свинина на ребрышках! Ну, сегодня старина Пацюк превзошел сам себя.

Метелица хмыкнул. Конечно, Пацюк поваром был фантастическим, недаром князь таскал его за собой с флагмана на флагман, но эту сакраментальную фразу он произносил каждый вечер. Ну еще бы, сегодня небось опять весь день на ногах и без обеда.

После ужина князь развалился в кресле и, вальяжно раскурив настоящую гаванскую сигару ручной свертки, открыл томик Лазарева. Метелица, убирая со стола, неодобрительно косился на кольца ароматного дыма, медленно взмывающие к потолку. Он не любил этого бесовского зелья. Метелица получил строгое воспитание. На Луковом Камне самая многочисленная популяция этнических русских была представлена староверами. А если учесть, что этнические русские составляли более половины всего небольшого населения, то понятно, кто задавал тон на этой планете. Однако, хотя мудрая политика двух последних императоров позволила вывести этих крепких и стойких людей из многовековой самоизоляции и вплотную включить в жизнь империи, все равно они оставались верными тысячелетним традициям. Но в этом вопросе князь был непоколебим. Так, стихи должно читать лишь в виде книги, отпечатанной на настоящей, приготовленной по древним рецептам бумаге, а не с экрана или «тошнотворных» (его собственный термин) пластиковых листков распечаток. Ну и хорошая сигара после удачного дня и доброго ужина только на пользу. Поэтому Метелице оставалось лишь порадоваться за князя, поскольку, если судить по его утверждению, у него сегодня был удачный день.

Когда князь уже отложил книгу и сидел на кровати, позевывая и развязывая пояс халата, замигал огонек вызова, а из-за фальшпереборки, где была укрыта консоль, раздались первые аккорды темы «Прохоровка» из оперы Гольдмана «Курская дуга». Этот чертов еврей написал такую могучую мелодию, что она всегда заставляла князя отвлечься от любого занятия и замереть. Просто удивительно, как этому потомку первой скрипки Императорского симфонического оркестра, не только никогда не нюхавшему пороха, но и ни разу не надевавшему военную форму, удалось передать дикий накал этого сражения, эту смертельную схватку двух чудовищных стальных динозавров, каждый из которых состоял из сотен и сотен танков, этот взаимный напор железа и спаянной с ним живой плоти, этот орудийный грохот, рев моторов и охватившее людей боевое безумие. Как будто он сам был там, на этом поле древней битвы, сидел за рычагами какого-нибудь «тигра» или, яростно матерясь, остервенело крутил штурвал горизонтальной наводки, разворачивая башню «тридцатьчетверки» навстречу наползающей из клубов черной копоти «пантеры». Поэтому он выбрал эту мелодию в качестве сигнала выхода на связь только трех из всех своих возможных корреспондентов. Это были генерал граф Карл Густав Маннергейм, начальник Главного разведывательного управления, самый информированный человек во всей империи, князь Радзивилл, глава Государственного совета империи, и, естественно, сам император.

– Привет, молодежь.

На этот раз брат был одет в роскошный черный фрак с ленточкой ордена Святого Георгия в петлице. Князь деланно смущенно запахнул халат и, отложив книгу, ответил на приветствие:

– Привет, привет и многая лета вашему величеству. Чего это вы так при параде?

Время на любом корабле, в любом гарнизоне и орбитальном военном объекте империи всегда совпадало со временем нулевого меридиана Нового Петербурга, на котором был расположен императорский дворец. Да и в гарнизонах, дислоцированных на поверхностях планет, жили как бы в двух часовых поясах одновременно. Поскольку все сеансы связи, расписания прибытия и отправления кораблей, контрольные сроки докладов были привязаны к «стандартному имперскому времени», в качестве которого как раз и выступало время нулевого меридиана Нового Петербурга, во дворце сейчас было столько же, сколько и на корабле, то есть около половины двенадцатого ночи.

Император хитро прищурился:

– А ты уже забыл? Раньше, помнится, сам козликом скакал и хвост распушивал.

Князь шлепнул себя ладонью по лбу:

– Ах ты… День Тезоименитства! Выходит, у тебя там бал в самом разгаре?

Император, усмехаясь, кивнул:

– Совсем вы, молодой человек, выпали из светской жизни. Так, глядишь, когда вы наконец спуститесь со своей верхотуры, придется просить мсье Латье заново учить вас фигурам мазурки.

– Ну уж нет! – возмущенно вскинулся князь… И оба брата расхохотались.