… и просто богиня (сборник)
Шрифт:
Она бросается в глаза. И делать это умеет. У нее есть вкус, есть понимание, как следует распорядиться тем или иным живописным пятном. Она носит асимметричные пончо, короткие яркие курточки, высокие сапоги из хорошей кожи, удлиняющие и без того длинные ноги. Каблуки ей без надобности, потому что она высока, метр восемьдесят или даже чуть выше. Она знает свои достоинства и умеет их подчеркивать, а недостатков, которые она хотела бы скрыть, я у нее не вижу.
Мела выторговала себе молодость: всю свою нынешнюю жизнь (а о прошлой я почти ничего не знаю) она занимается в основном уходом за собой, по несколько раз в неделю мажет лицо грязью (это такая оздоровительная
Питается Мела с осторожным разнообразием: каждый день обязательные овощи и фрукты. На упаковках еды, которые она покупает, непременно значится: «bio», то есть нечто экологичное, сулящее пользу. «Яблочный сок – хорошо, очищает печень. А кофе – не очень хорошо, утруждает почки», – говорит она и по утрам выпивает только чашечку кофе, добавив много теплого молока. Мучного позволяет себе мало. Недавно купил пирожных, себе и ей, принес, но она отщипнула только чуть-чуть, а дальше лишь смотрела, мне показалось, с сожалением.
Мне кажется, к своему организму она относится как к высокоточному механизму: Мела все время выверяет, все ли с ним в порядке, нужно ли что-то подправить. Думаю, она бы вколола себе и ботокс для гладкости, но денег на эту блажь у Мелы нет, а взять неоткуда.
До последнего времени Мела работала косметичкой в Мадриде, но там она едва не угробила себя: лазерные процедуры клиентам она делала без нужной защиты, никто не предупредил, а сама не знала – и началось что-то похожее на аллергию, странная сыпь появилась, прочие неприятные симптомы, о каких могу лишь догадываться. Мела уволилась; следовало бы потребовать компенсацию за ущерб, но для этого нужно обращаться в суд, и я сомневаюсь, что она пошла так далеко.
Мела действует, только если скажут. А если не скажут?
Мела работы не имеет, учит немецкий язык – в Германию сейчас уезжает много испанцев. В Испании работы нет, а в Германии – завались. Только нужен язык, нужна квалификация, а у Мелы нет ни того, ни другого. И она учит язык, но, имея за плечами лишь школу, продвигается с большим трудом. Вернувшись с уроков (а дело в Германии), она садится за стол или на диван, перебирает бумажки, шепчет что-то, темные волосы отгораживают лицо с двух сторон глухими стенами: учит.
Я стараюсь не мешать – сижу в другой комнате за компьютером и выстукиваю свою чепуху. Не стремлюсь и помогать особенно: английский ее плох, немецкий пока тоже, на испанском я не говорю, а попытки разговаривать с ней, мешая жесты и знакомые слова, меня не очень удовлетворили.
Она холодна.
Имеющая вид столь очевидно южный, Мела кажется мне очень холодной. Если чего-то не понимает, она не переспрашивает. Сама вопросов не задает. Интересуется ровно в той мере, в какой принято интересоваться людьми случайными, пришлыми. И о себе почти ничего не рассказывает. Только терпеливое ожидание выражает удлиненное горбоносое лицо, в котором еще читаю: «Когда же это кончится?»
Ни одной умной мысли она не изрекла – по крайней мере, я не слышал. Как не слышал и высказанной мысли глупой.
Теперь я играю с ней в ту же игру – вежливо говорю о погоде, спрашиваю, трудно ли было в школе (да, трудно, но о’кей), спрашиваю, не купить ли ей чего в супермаркете (нет, не купить, конечно).
Еще у нее есть манера, которую я замечал и у других женщин. Не поняв что-то (слушая ли вообще?), она смеется – издает монотонное, условно-мелодичное «гха-гха-гха», давая понять, что услышала, что признала, что согласна: знак, который обозначает лишь ее присутствие.
Она холодна.
У нее взрослая дочь. Сейчас живет в Латинской Америке, там есть работа, там ее друг. Отец дочь не воспитывал – рано свинтил. «Он богатый, но ему важней новый „порше“», – однажды аттестовала Мела своего бывшего. С ним она не виделась давно, а в воспитании дочери участвовали родители.
Мне кажется, только они и участвовали. С дочерью Мела ходит в клубы. На фотографиях мать и дочка выглядят как подружки.
У Мелы большая семья – несколько сестер, брат, – крикливый испанский клан. Я видел их однажды, мы вместе провели пару дней у моря. Тогда я заметил, что так же, как Мела, холодна лишь одна из ее сестер: она красивее, у нее совсем правильное лицо, а в остальном они очень похожи. Обе они ходили по пляжу – красивые, стройные, длинноногие, с развевающимися волосами, – на них смотрели, и им нравилось быть в центре внимания. Еще они, медлительно поводя удлиненными телами, играли друг с другом в местное подобие бадминтона: в этой игре мячи отбивают ракетками, целиком сделанными из дерева. Глядя на них, холодноватых южанок, я думал про старшие классы, про то, что они в своей школе, наверное, почитались королевами. Друг с другом красавицы сестры почти не разговаривали, общались междометиями и даже глядели в основном по сторонам, по обыкновению, ничего на лицах не выражая. В их действиях было что-то от ритуала: красивым женщинам следует ходить вдоль кромки моря, убирая с лица длинные пряди, следует устремляться вдаль, иногда издавая смех, желающий походить на серебро.
Вечные девушки, красавицы без срока годности – оттиск глянца.
Не знаю, насколько осознанно это позерство. Красивые люди иногда кажутся позерами, потому что любое движение их соразмерно и выглядит немного искусственным.
Мела любит ритуалы. Она не ленится их исполнять. Раз или два в неделю она бегает. Это занимает у нее минут тридцать от силы, и столько же уходит на подготовку к бегу: когда она выходит на улицу, волосы у нее собраны в красивый шиш; штаны на ней специальные, обтягивающие; курточка яркая, видно издалека; в ушах музыка; а лицо вроде подкрашено именно так, чтобы выглядеть как человек, который занимается спортом.
Мела производит впечатление – меня не отпускает это ощущение.
Когда ждет своего мужчину с работы (он в мой рассказ не помещается, но через него мы состоим в сродстве), она наряжается, завивает волосы, укладывает их красивым образом.
Но и когда он в отъезде (например, в командировке), Мела может совершить какие-то манипуляции с лицом и с телом (я не присматриваюсь), тщательно одеться, а затем сесть на диван и сидеть неподвижно час или два, глядя прямо перед собой, как на вокзале.
Не ведьма, не принцесса, а скорей полузолушка.
Чего ждет?
Моники «эспри»
– Как ты собираешься привлекать мужчин? У тебя же совсем нет обаяния – «эспри», – сказала Моника дочери, высокой хмурой красавице старшекласснице.
Та ответила только подобием улыбки, как отвечает на многое, что изрекает ее многословная мать.
Когда Моника сообщает: «Мы поговорили», обычно это означает бурный, нескончаемый поток ее слов, которому не обязательны даже такие скупые камушки собеседствующей стороны, как «да», «может…», «э…». Временами столь же словоохотливый, однажды я сумел ее переговорить, но в тот вечер Моника смертельно устала: она с мужем и дочерью двенадцать часов проехала в машине, преодолев сотни километров с крайнего немецкого севера на север итальянский.