…И пять бутылок водки
Шрифт:
– А вернее всего, просто – из дерьма, – мрачно резюмировал кто-то.
– Вот ведь, подлая баба, – сказал Васька. Опростав кружку, он долго, задумчиво, вертел ее в пальцах – разглядывал, нюхал. Потом добавил, поднимая брови: – Цену заломила, как за коньяк! А это, что ж… Действительно, из дерьма – не иначе…
– Насчет дерьма, ребята, вы ошибаетесь, – сказал, отдышавшись, Интеллигент. И прищурился лукаво. – Из этого продукта можно такую самогонку сварганить – хо, го! – Он сложил щепотью пальцы, поднес их ко рту и издал губами смачный поцелуйный звук. – Мне как-то однажды довелось попробовать… Первый класс! Экстра!
– Врешь, – сказал изумленно Васька Сопля. – Божись!
– Вот, чтоб мне век свободы не видать, – скороговоркой произнес Игорь. И перекрестился размашисто.
– Еще божись!
– Пошел к чертовой матери, – отмахнулся Интеллигент, – раз я говорю – все точно. Да и что тебя
– Ну, как же, – развел тот руками, – все-таки… И где ж это было?
– В Миргороде, – пояснил Игорь, – недалеко от Полтавы. В тех краях, куда мы как раз и едем… Роскошные места! – Он умолк, озираясь. – Кто-нибудь из вас в Миргороде бывал?
– Я, – отозвался Архангел, – давно, еще в детстве. Уж и не помню ничего. Одно только смутно: зелень, сады, базары…
– Вот, вот, – поднял палец Игорь, – сады! Таких нигде в целом свете не сыскать… Там-то все и случилось.
Он достал из кармана пачку папирос – вскрыл ее и пустил по кругу. Ребята задымили. Хуторянин сказал, привалясь плечом к шаткой, вздрагивающей стене:
– А ну-ка! Расскажи…
– Ладно. Слушайте. – Игорь уселся поудобнее. – Только чтоб тихо было! – Прикурил – прижмурил глаз от дыма. И начал, не торопясь.
– Произошло это уже давненько – летом 1947 года. Как-то ночью четверо урок – среди которых был и я – молотнули склад центрального полтавского универмага. Товар был погружен на машину и той же ночью отвезен в Миргород; там уже ждали нас перекупщики. Работа, в общем, получилась солидная. Однако на складе – помимо ценных вещей – мы прихватили второпях и всякую ненужную мелочь: какую-то вату, ящик с дрожжами… Все это отсеялось при сортировке. Перекупщикам дрожжи были не нужны. Пришлось их ликвидировать, – кинуть в привокзальную уборную, в выгребную яму… Вот, таково начало этой истории! А теперь представьте себе осень. Прозрачную, золотую миргородскую осень; необъятные огороды, пышные сады… Сады эти, повторяю, знамениты; таких черешень и груш, как в Миргороде, нет нигде! Об этом как раз и вспомнил я с друзьями, когда проезжал – спустя три месяца – по местной дороге. Мы возвращались в Полтаву. И выглядели на сей раз отменно – все в кожаных регланах и при хороших грошах. Грошей у каждого из нас было полно! В Киеве нам подвернулся еще один богатый куш; вообще это была полоса везения, период большого фарта… Итак, попав проездом в Миргород, мы подумали вдруг о тамошних садах – и тотчас решили слезть. Был, как я помню, полдень; следующий полтавский поезд шел часа через три. Можно было спокойно, без суеты, посидеть здесь и пообедать. Торчать в вокзальном ресторане не хотелось; мы расположились на вольном воздухе, на лужайке. Базарчик находился неподалеку. Оттуда мы натащили уйму всякой жратвы. И фрукты, фрукты; мы навалили их горою! Теперь не хватало только выпивки… Продуктовый, торгующий водкой ларек, оказался – как водится – закрыт. Что делать? Мы кинулись к торговкам. И уже через четверть часа перед нами стояли две литровые бутыли. Баба, продавшая нам самогонку, предупредила, что посуда ей будет нужна. «За тарой, – сказала она, – я вернусь попозже». Она ушла, а мы развалились на травке и приняли – по первой… Что ж, самогоночка оказалась подходящая, крепкая. Имелся в ней, правда, какой-то необычный привкус – но какой, мы так и не разобрали. Да это нас, в общем-то, и не беспокоило. Главное, чтоб были градусы. А они – были! За первой порцией последовала вторая… А затем перед нами возникла фигура оперуполномоченного. Он был грузен, усат, похож на опереточного Тараса Бульбу. Он сказал: «Ребята, я вас знаю. Вы пасетесь на этой дороге уже давно. И я интересуюсь: сколько времени вы тут намерены ошиваться?» Ну, мы, конечно, его успокоили, разъяснили, что задерживаться не собираемся, – пообедаем и отчалим со следующим поездом. «Дел у нас здесь нету никаких, – сказали мы ему, – и ты, папаша, зазря не нервничай, лучше выпей-ка с нами по-доброму!» Он согласился. Сказал, разглаживая усы: «Что ж, за ваш отъезд!» Выпил стакан. Как-то странно помрачнел, нахмурился.
И потом: «Вы где эту самогонку доставали? У кого?» Мы, понятно, не ответили. Кто-то из ребят начал его тут же стыдить: зачем же ты, мол, батя, провоцируешь нас на неприличные поступки? Это, мол, нечестно. Мы тебя уважаем, но выдавать людей не собираемся… Он рассердился. Начался спор. А тут как раз она сама и подошла, эта баба. Вернулась за тарой! Он увидел ее – и весь затрясся, побагровел. «Ах, ты стерва, – кричит, – ты что же это делаешь? Чем торгуешь? На дерьме наживаешься!» Шум поднялся отчаянный. Сбежался народ: кто хохочет, кто отплевывается… Представляете? Ну, мы пристали к участковому: в чем дело? Что тут стряслось? И вот что, в результате, выяснилось… Месяца три назад – по его словам – в станционной уборной вдруг забушевало дерьмо; поднялось, закипело и разнесло сортир на куски. Было такое впечатление, словно там взорвалась бомба. Дерьмо затопило весь привокзальный район. От него не было спасения. Запах его прочно стоял над Миргородом, причем к нему явственно примешивался мощный, густой спиртной дух. От этого духа сразу же очумели свиньи и куры – они бродили по улицам совершенно пьяные. Тогда же люди видели и другое диво: хмельных, кривляющихся воробьев… Всем этим заинтересовались местные самогонщики – быстро разобрались в ситуации и принялись за дело. И вскоре появился небывалый, крепчайший «первач». Его продавали из-под полы на рынке, выносили к поездам… Все поезда, проходившие в течение лета через Миргород, снабжались «первачом» в изобилии и, таким образом, спекулянты успели напоить им почти половину населения Украины; ведь городишко-то этот расположен на самой оживленной трассе: на линии, связующей два крупнейших республиканских центра – Харьков и Киев. Вот таковы были подробности, сообщенные участковым. Рассказывая, он чуть не рыдал. «Мы, – говорит, – думали, что истребили самогонщиков, пресекли – ан нет… Отрава по-прежнему в продаже. И нет ей конца. И – самое главное – никак нельзя выяснить: с чего же все началось, кто затеял кошмарную эту диверсию?» Ну, нам-то, конечно, сразу стало ясно – в чем суть… Роковой этой бомбой оказался тот самый ящик с дрожжами, который – помните? – мы когда-то бросили в выгребную яму. Так что бедствие, постигшее республику, произошло, в сущности, по нашей вине… Мы это поняли – и предпочли исчезнуть как можно быстрее.
Так, при общем смехе, закончил Игорь свой рассказ.
Малыш спросил его – утирая слезящиеся глаза:
– Ну, а самочувствие, самочувствие-то ваше после этого– какое было? Небось, сразу по кустам разбежались?
– Разбежались, – подтвердил Игорь.
– Замутило, значит!
– Да нет… Самогонка, право же, оказалась вполне пригодной. Только вот признаваться в этом было, конечно, неудобно… Потому мы и разбежались; для вида, – понимаешь? – для приличия. А в натуре…
– А в натуре – если б она сейчас здесь была, – хихикая и дергаясь, спросил Копыто, – ты бы выпил?
– Ну, не знаю, – уклонился Интеллигент. – Вот приедем на место – тогда и потолкуем.
Глава вторая
Утром состав подошел к Хабаровску. Стоянка здесь, по расписанию, должна была быть большая – тридцать минут. Интеллигент уже заранее (когда поезд, гремя и посвистывая, выбирался из путаницы подъездных путей) напомнил шпане: «Осторожно! Зря не шнырять, не шкодить!»
И – оглядев свое пестрое воинство – добавил веско:
– Не забывайте старый уговор! Дорога должна быть чистой… Гадить на ней нельзя.
Поезд дернулся и замер. За окнами обозначился фронтон вокзала. Топоча и толкаясь, пассажиры ринулись к выходу. Смешавшись с толпою, урки высыпали на перрон и сразу же увидели милиционера. Массивный, затянутый в желтую портупею, он стоял, прочно расставив ноги. Стоял недвижно, как монумент. Толпа разбивалась об него и обтекала его, бурля… Милиционер был не один. Поодаль маячили другие фигуры в портупеях, в фуражках с красными околышками.
– Ой-ей-ей, – встревожился Архангел. – Сколько красноголовых… – Он повернулся к Игорю – мигнул глазом. – Ты говорил: осторожно… Да тут, милок, хошь не хошь – а придется поостеречься. Куда денешься? Вон они – шпалерами стоят!
– Надо сматываться, ребята, – нахмурился Интеллигент. – Здесь, я чувствую, что-то неладно… Айда в вагон!
Когда урки снова собрались в купе, Интеллигент заметил, что недостает Хуторянина; он как-то сразу отбился ото всех и затерялся в толпе…
– В буфет, наверно, подался, – сказал лениво Малыш. И тотчас же Копыто добавил: – А может, шустрит уже где-нибудь, работает.
Они всегда держались вместе – громоздкий, костлявый, медлительный Малыш и юркий, маленький, востроносый его партнер. Что их объединяло? Трудно сказать. Контраст между ними был разительный. В отличие от флегматичного Малыша, Копыто постоянно пребывал в движении – суетился, мелко хихикал. И все время что-то лениво жевал. И теперь он – одновременно двигая челюстями и скалясь – проговорил, косясь на окно:
– Душа, видать, не выдержала. Душа-то у него широкая, истинно воровская. Такая толчея на перроне, – разве удержишься! Это же для карманника – лафа!
– Толчея среди мусоров? – удивился, сдвигая брови, Интеллигент. – Странно. Для работы это не место. Неужели он?… Нет, не должно быть! А впрочем…
Игорь встал. Снова сел. Поджал озабоченно губы. Затем решительно двинулся к дверям.
– Пойду, прошвырнусь по перрону, – кинул он на ходу друзьям. – Посмотрю: как там, да что… А вы – сидите!