И сколько раз бывали холода (сборник)
Шрифт:
– Там внутри круглая арена, и жеребцов выпускали по очереди. Именно жеребцов, кобылы с жеребятами на пастбищах пасутся. А это – лучшие производители. Характеры – ой! Если подерутся – всё, до смерти. Нам рассказывали, когда снимали фильм «Всадник без головы», нужно было показать бой двух мустангов. Взяли жеребца и мерина, и то разнимали – поливали из пожарных брандспойтов.
…А ты знаешь, какая есть легенда о первой арабской белой лошади? Её Бог высек из мрамора и сбрызнул минеральной водой. Вот какая живительная это вода.
…Одного жеребца с этого завода
…Арабский конь не бросает всадника на войне. Зубами, но вытащит раненого с поля боя.
…Чёрные арабские кони сейчас очень редки. Раньше их рождение считалось дурной приметой. Такого жеребёнка следовало убить, выпустить из него кровь и закопать, чтобы никто не узнал. И гены почти исчезли. Теперь, когда рождается чёрный жеребёнок, даже ночью сбегаются все зоотехники и конюхи завода, радуются.
…Иппотерапия… Разве женщина, которую посадили на арабского коня, помнит о камнях в почках? Нет, она чувствует себя английской королевой.
Саша сама мечтала хоть посидеть на лошади, но… В городской парк по выходным приводили лошадок, однако катались на них только малыши. Стыдно ей было вставать в эту ребячью очередь. С разрешения девочек, ведающих прокатом, Саша могла только угостить коней яблоками или хлебом.
Её волновал тот особый запах, который приносили с собой лошади. Жёсткие гривы, длинные ресницы, внимательные глаза. А какие хвосты! И стук копыт летом по асфальтовым дорожкам – как сухие выстрелы.
18
Автобус свернул с трассы М-5 на узкую асфальтовую дорогу, окаймлённую молодыми берёзками. Вдали, посреди ровного поля, неожиданно стали подниматься невысокие горы. Село Заовражное и устроилось меж этих гор. Видно, что оно всегда было крепким. Дома, которым не меньше ста лет, просторные, добротные. Резьба, наличники, палисадники, голубятни… Ну и своя «Рублёвка», конечно. Автобус проехал по улице, где, теснясь, наползая друг на друга, возвышались особняки из красного кирпича. Глухие заборы, камеры видеонаблюдения. Хотя хозяева не живут здесь постоянно – это явно дачи. За одним из заборов залаяла собака. Саша подумала, как скучно ей весь день сидеть за глухой стеной, и озаботилась: кто её кормит? Сторож, наверное.
Они вышли на сельской площади – маленькой, круглой, уютной. Здесь стоял памятник заовражцам, что погибли в Великую Отечественную, – солдат с автоматом. В одноэтажном здании – сельсовет и почта. Площадь располагалась на возвышении, отсюда открывался вид на горы, речку, блестевшую вдали, на крыши домов, утопавших в садах.
Мама звонила по телефону.
– Сейчас за нами приедут.
Минут пять спустя из-за поворота показался фаэтон, запряжённый могучим белорыжим конём. Рядом бежал чёрный пёс. Это была такая весёлая, яркая лубочная картинка, что Саша засмеялась.
– День добрый, садитесь, – приветствовал их мужчина лет пятидесяти, правивший лошадью.
– А ему не тяжело будет? – забеспокоилась Саша о коне.
– Да что вы, – усмехнулся кучер, – тут метров триста. Дарьялу
Конный клуб находился на окраине села – дальше поле и лес. В леваде – отгороженном загоне – бродили лошади: рыжие, белые, гнедые. Саша почувствовала себя человеком, всю жизнь просидевшим на хлебе и воде, которого вдруг посадили за праздничный стол. К лошадям можно было подойти, их можно было гладить. Заметив её, они с любопытством устремились навстречу, рассчитывая и на лакомство, и на ласку. У Саши с собой был целый пакет морковки и яблок. Она протягивала угощение на раскрытых ладонях, и лошади тянулись к её рукам, отталкивали друг друга.
Ира оказалась невысокой, крепенький, черноволосой. Она понимающе усмехнулась, увидев, что Саша не замечает ничего, кроме лошадок.
Ира с Ольгой Сергеевной отошли к конюшне – длинному кирпичному зданию, сели на лавочку, мама достала диктофон.
Саша всё гладила коней, перебирала чёлки, вглядывалась в большие выпуклые глаза, в которых отражался целый мир. Какая силища чувствуется в том, как лошади встряхивают головой, как переступают!
У одного коня глаза были голубые. Ира подошла.
– Это башкирец. Лимон его зовут. Я всех лошадок в Башкирии покупала. Там у дядьки у этого, у владельца, такие табуны… Тысячи голов, наверное. Я столько лошадей никогда не видела. И он продал мне десять коней, совсем дешево. Только они были ещё необъезженные. Постепенно заездили мы всех. Только вон та кобылка осталась, видишь, в стороне привязана. Она чужих людей не подпускает. Жеребёнка ждёт. Пошли чай пить, – позвала Ира.
В конюшне была отгорожена маленькая комнатка. Большую часть её занимала печка. Живое тепло, от которого согреваешься вмиг и начинают гореть щёки.
Всего-то и помещалось в комнате что диван, на котором по ночам спал дежурный конюх, дощатый стол и две лавочки. Чайник уже вскипел. Ира нарезала пышные пироги. С творогом, с капустой.
– Вы по образованию лошадница? – спрашивала Саша.
– Вот ещё! – Ира засмеялась, – Я по образованию инженер-речник. А потом села на лошадь и пропала. По Алтаю группы водила. У меня даже маленькие дети довольно сложные маршруты проходили, потому что я каждого пасла: «Леночка, наклони голову – ветка…» Все у меня в шлемах, все в сапожках. А потом мужа перевели сюда, и я заскучала. Говорю: «Ты обещал мне лошадей и горы – гони». Ну и сама не плошала. Взяла грант. Сейчас маршруты разрабатываю. Здесь ведь такие края интересные – Стеньки Разина история. Вот потеплеет ещё немного, и начну группы водить.
После она провела гостей по конюшне.
– А вот эта лошадь у меня особенная. Знакомьтесь – Мирточка моя, русский тяжеловоз. Ей здорово досталось от людей, но сколько в ней любви! Ножки у неё больные, специальными подковами подковали, но она только ребят катает. На другой бы конюшне списали. А я дивлюсь: кого из детей ни привезут – все выбирают Мирту. Вот смотрите, прелесть какая, белая арабская лошадка, Агруша. Не хотят Агру. Вот Лушенька, пони. Нет – только Мирту. Видно, какая-то энергия от неё добрая идёт.