И снова дядя Жора

Величко Андрей Феликсович

Когда он спросил Найденова, как назвать проектируемую установку, тот развел руками:

– Саша, ну неужели даже это должен решать канцлер? Вы автор, вы и думайте. Легенда обязана соответствовать ее параметрам и объяснять, почему данный проект курируется на самом верху.

Ага, задумался лаборант, сами по себе вакуумные камеры, правда куда меньших размеров, тут используются для приготовления сублимированных продуктов. А какой продукт может иметь горячее одобрение со стороны канцлера? Вот-вот, так и запишем. У нас же объем три с половиной куба? Значит, это будет УСП-3500. Установка для производства сублимированного пива. Загружаешь в нее сырье, а на выходе процесса получаются маленькие коричневые гранулы. На литр воды три штуки и сто

грамм спирта – получаем темное крепкое. Две и пятьдесят грамм – светлое. Ну, а одна гранула вовсе без спирта даст безалкогольное пиво.

Глава 15

В конце сентября мне позвонил отец Антоний.

– Добрый день, Георгий Андреевич, – начал он, явно улыбаясь так, что это чувствовалось даже по телефону, – спешу ваш обрадовать. Ваш пессимизм снова оказался необоснованным, и господин Никонов имеет заметные успехи в постижении основ православия. Он просит вас позволить ему задержаться в монастыре еще на две недели сверх срока.

– Да хоть на два месяца! – проявил я широту натуры. Надо же, за такой короткий срок пробудить что-то в душе потомственного комсомольского работника – это надо уметь. Причем перед пробуждением эту самую душу надо еще и найти! Задача нетривиальная, но для отца Антония не первая такого плана.

Во времена моей далекой молодости, когда я служил в армии, меня удивляла организация политработы в войсках. Ладно, что в большинстве своем замполиты нудно и косноязычно бубнили что-то по бумажке, но ведь это делалось с утра, сразу после завтрака! Неужели их начальство ни разу не слышало поговорку «сытое брюхо к ученью глухо»? И не знало, что с утра у человека превалирует критическое восприятие, а ближе к вечеру оно меняет знак?

Если вы сомневаетесь в этом, попробуйте, например, перед ужином написать какой-нибудь стих. Перед самым сном его перечитайте – скорее всего, вам покажется, что написано очень даже ничего. Кого-то даже посетит нескромная мысль, случаем не поэт ли он. А потом утром гляньте на свое творение. Ставлю десять против одного, что оно вам покажется беспомощным и корявым бредом. И единственное, чего вы найдете в этой истории положительного – что никому свои каракули не показали.

Всю эту прикладную психологию прекрасно знали в монастыре, и поэтому душеспасительные беседы с послушниками там проводились вечером, после того как спасаемые души за день набегаются с кирпичами и бревнами, причем некоторые еще и по лесам строящейся колокольни. И поговорка про сытое брюхо тут не работала, ибо питание в монастыре было двухразовым чисто номинально. Обед – да, он представлял из себя основательную трапезу. Но вот после ужина аппетит в лучшем случае оставался на прежнем уровне, однако чаще даже немного усиливался.

А то, что падающие от усталости послушники могли заснуть прямо на вечерней службе – ничего страшного, чай, у нас не католицизм с протестантством, где прихожане сидят, как в театре. Наши послушники на удивление быстро постигали умение спать стоя, с открытыми глазами и периодически крестясь при этом. В таком состоянии внушение работало даже эффективней, чем если бы объекты были выспавшись и отдохнувши.

– К нам как-нибудь залететь не собираетесь? – поинтересовался отец Антоний в конце беседы.

– Надо бы, – признал я, – и, пожалуй, где-нибудь через недельку действительно наведаюсь. Но неофициально, то есть никому про это говорить не надо и всяких парадных мероприятий готовить тоже. Я даже мундир надевать не стану.

Действительно, давно пора навестить друга Борю, да и с Тринклером тоже не помешает пообщаться, подумал я, кладя трубку. А то что-то там у них с лопатками для турбин до сих пор не слава богу, может, и замечу чего свежим взглядом. Опять же не помешает познакомиться с жемчужиной Бориной литературно-негритянской бригады, супружеской парой Плешаковых. Первые два романа про Джонни Смуглого муж накропал один, и получилось так себе. Зато потом он, узнав, что его

труды никто в России издавать не собирается, а нужны они исключительно для американского рынка, предложил в качестве переводчика свою жену. По словам Бори, дама оказалась просто находкой. Мало того, что в ее переводе мужнины творения, хоть и оставались донельзя примитивными, все же приобрели некоторый шарм. Так она еще и взяла на себя обязанность по поддержанию на должном уровне вдохновения у творца! Ибо в трезвом виде он писать вообще не мог. Но приняв стопку, не мог также и остановиться, так что спустя две-три страницы писатель нажирался до выпадения в осадок. Теперь же под присмотром жены он уверенно выдавал по двенадцать машинописных страниц в день, и его половина утверждала, что эту цифру можно довести и до пятнадцати. Правда, в таком случае творца придется питать не смирновкой, а фишмановкой, в связи с чем заботливая супруга подала письменное заявление об увеличении расценок. В общем, суммарный тираж творческого дуэта Плешаковых, известных в Америке под скромным псевдонимом Том Клэнси, уже подходил к миллиону, а бесстрашный борец за либеральные ценности Джон Сварти потихоньку становился если не национальным героем, то явным кандидатом на него.

Вот таким образом в самом начале октября я и оказался в воздухе, в сопровождении еще одной «Пчелки» взяв курс на Георгиевск. Вообще-то у меня были сомнения – а не поехать ли на поезде, потому как начало октября было по нашему календарю, а по европейскому октябрь уже перевалил за середину. Погода стояла мерзкая, и, хотя мои «Пчелки» много чем отличались от стандартных, большого энтузиазма предстоящий перелет не вызывал. Но как раз в это время где-то в районе Пскова шел внеплановый ремонт путей, и поезда еле тащились, и раньше чем через неделю улучшения ситуации не предвиделось. Так что я все-таки решил лететь, причем первым пилотом, как обычно летал на этом знакомом мне до последнего кустика маршруте.

Однако техника – она и есть техника, и где-то за Вышним Волочком температура правого движка бодро поползла вверх. В принципе «Пчелка», как и ее военная сестра «Выхухоль», вполне могла лететь и на одном моторе, но зачем в мирное время устраивать подобный экстрим? Тем более что требовалось не просто лететь, а с набором высоты, потому как над Москвой облачный фронт поднимался на шесть с половиной километров. В результате разговора с диспетчером я принял решение садиться в Твери. Да, Москва лучше хотя бы тем, что там у меня есть дом, но до нее еще полчаса лета, да и больно уж гадостная там сейчас погода. Ничего, и в Твери мне вряд ли придется ночевать на вокзале, подумал я и прибрал газы, опуская нос машины для захода на посадку.

«Пчелка» нырнула в облака, а за спиной что-то забубнил в свою рацию старший группы охраны. Вообще-то ничего внештатного в ситуации не было, инструкции имелись для посадки на любом аэродроме по маршруту, а также на большинство подходящих площадок, так что я сосредоточился на пилотировании. Второй пилот сидел на связи с тверскими диспетчерами.

– Прошли дальний привод, – сообщил он мне, – нижняя кромка облачности восемьсот метров.

Ага, значит, совсем скоро мы увидим землю, прикинул я, чуть подрабатывая штурвалом. И действительно, через минуту в разрывах облаков замелькали какие-то рощицы, потом река, и вскоре самолет вышел на посадочную прямую.

В строгом соответствии с инструкциями наш прилет никакого ажиотажа не вызвал, у конца рулежной полосы нас ждал дежурный выпускающий, который и проводил гостей в диспетчерскую. Там мне сказали, что машины от местного шестого отдела будут минут через пять. Я обратил внимание – несмотря на мерзкую погоду, две «Пчелки» явно готовятся к вылету, и получил ответ, что это рейсы в Калязин и Углич, где погодные условия чуть лучше здешних, а пилоты имеют первый класс и опыт полетов над Атлантикой. Тверь была одним из первых губернских центров, где мы начали организовывать местные пассажирские авиалинии.