И телом, и душой
Шрифт:
Но она научилась жить без него. И продолжает учиться. Да, это сложно. Да, приходится начинать с нуля и порой ломать себя для того, чтобы доказать себе, в первую очередь, что что-то из себя представляешь. Что ты не пустышка и не кукла, не марионетка, которой можно указать на место, но цельная личность!
Да, она не может ему противостоять. Пока еще не может… Не поэтому ли она так скоро попрощалась с ним? Потому что была уверена, — еще мгновение, предательское мгновение ее слабости, и она сдастся. Она вновь падет перед ним, расскажет, где находится, как ее искать… И выльет на него поток слез и обид,
Когда они прощались, она не думала, она не рассчитывала, она не догадывалась о том, что будет ждать того момента, когда сможет позвонить ему вновь. Она не собиралась, она не хотела. Нужно было оставить все, как есть, но она не смогла. Она сразу ему сказала, что им не о чем разговаривать. Да и что нового они могут рассказать друг другу, да и стоит ли это слушать? Зачем? Слова причинят им новую боль.
Но что-то нестерпимо влекло к нему, звало, молило, изнутри будто приказывало ощутить его вновь.
Наверное, она совершала еще одну ошибку, но не могла себя остановить. Услышав его голос, такой свой, но вместе с тем будто чужой, она растерялась. Она не ожидала. Она забыла, какое воздействие он на нее оказывал. Да, он испытывал ее на прочность долгие годы, медленно разрушал в ней то, что сейчас она старательно пыталась строить. И она бы хотела его не прощать за то, что он сделал, но уже — простила! Что-то уловила она в нем, совсем иное, новое, не признанное ею ранее. Усталость, холодность, сдержанное спокойствие и сталь? Словно бы… трепещущая внутри боль?! Но нет, она ошиблась. Ей просто показалось.
Или не показалось?… Может быть, еще возможно для нее… верить в чудо? Искать его и находить?…
И она вновь попросила у Тамары телефон, чтобы позвонить мужу. Да, отговаривала себя, отказывалась, убеждалась в том, что совершает опрометчивый поступок, даже не зная, уместен ли он сейчас, но все равно не отказывалась оттого, чтобы сделать это. Ей нужно было увериться, узнать, убедиться, доказать.
Он ответил почти сразу, будто ждал ее звонка. А она опять не знала, что сказать, поэтому и молчала.
Зато он ее узнал. Его тихий гортанный вздох, частое дыхание, она все это слышит, а потом…
— Ты позвонила? — неуверенно проговорил он. — Я очень рад.
Он узнал, что это она… Откуда? Как? Догадался?… Записал номер телефона?… Запомнил?…
— Я подумала, — проговорила она, — что… мы плохо окончили наш разговор в последний раз.
— Ты его окончила, — напомнил муж сдержанно. — Я хотел поговорить.
— Да, ты прав, — подтвердила она. — Я думала, что наш разговор… окончен, и нам больше нечего обсудить.
— Я так не считал, — тихо сказал Максим, а потом так же тихо: — Где ты сейчас?
Закрыв глаза, откинулась на спинку кресла, сжала ладонями подлокотники.
— Я не скажу… — выдавила она из себя. — Я не могу сказать, ты это знаешь.
Она услышала, как он втянул в себя воздух через рот. Глубоко, медленно, а потом выдохнул.
— Хорошо. Как скажешь, — ответил он, соглашаясь с ней. Смирился?… Не может быть! Прежний Максим настоял бы на том, чтобы она призналась, где находился. Прежний Максим ринулся бы ее разыскивать. Прежний Максим,
— Я не знала, звонить тебе или нет, — проговорила Лена, собравшись с мыслями.
— Я рад, что ты позвонила. Я думал, что забыл… как звучит твой голос, — признался он, запнувшись. — Но нет, помню. Я узнаю тебя по вздоху, наверное, если ты будешь молчать…
И она вновь чуть не сорвалась. Что-то коснулось переносицы, липкое, скользкое, а в горле — острый ком.
— Мне нужно идти, — пробормотала она неуверенно, тихо. Нужно было уходить, чтобы осмыслить, чтобы удостовериться в том, что это не сон, что все, услышанное ею, не плод ее воображения.
— Уже? — удивился Максим. — Не уходи! — попросил он. — Поговори со мной… о чем-нибудь.
— О чем?
— Обо всем! Я понял, что… — как стыдно, как горько произносить эти слова! — Я тебя почти не знаю.
Но она понимает, что не готова. Не готова к нему такому! Она не ожидала, она не надеялась, что такое для нее когда-нибудь станет возможно. А сейчас… так трудно собраться с мыслями, принять неожиданную реальность, поверить в нее! И сказать себе, что да, это не сон, это происходит с ней. И он — такой. Другой, изменившийся, будто бы… преображенный, но все-таки — она чувствовала — по-прежнему свой. И к такому своему ей еще нужно было привыкнуть.
— Я не могу, — закрыв глаза, прошептала Лена. — Не могу сейчас…
И он, сдержанно вздохнув, не возразил, не упрекнул, не стал настаивать. Он смирился.
— Ты позвонишь еще? — спросил он у нее.
Как хочется сказать «да», но гордость, совесть, сила воли, твердость духа — все в ней противилось этому.
— Я не знаю, — ответила Лена, сжимая телефон дрожащими пальцами. — Может быть…
Он вновь не стал возражать.
— Я буду ждать, хорошо?
— Хорошо, — проронила она едва слышно, дрожащими пальцами удерживая телефон. И отключилась.
Как же это было сложно! Всего пять минут, даже меньше, а она чувствует себя так, словно пробежала марафонскую дистанцию, гарантирующую ей выживание в этом мире. Но она выжила! Она не проиграла.
Слабая маленькая женщина, которая стала сильной вопреки всему. Даже, казалось, самой себе. И видеть в себе силу, волю, начинавшую взрослеть и подниматься с колен личность, было прекрасно. Будто жизнь вновь начала свое движение вокруг нее, почувствовав перемены. И она ощущала в себе что-то новое, что-то стабильное, правильное, даже немного дерзкое. То, чему раньше не давала хода, что заглушала в себе. Но сдержать сейчас не смогла. Она взрослела, становилась крепче и отважнее, самостоятельнее и разумнее, мудрее и рассудочнее. Ошибка — это всегда урок. Неправильно выбранный путь — это всегда возможность понять, как следовало поступить, исправить содеянное. Ведь нет ничего невозможного, если верить в себя.