И телом, и душой
Шрифт:
Устав от смеха и бесполезных сплетен, которыми ее продолжали снабжать женщины, Лена прикрыла глаза, покачав головой. Сжала ладони в кулаки, почувствовав, что кожа стала влажной и липкой. Разжала руки и бросила быстрый взгляд в сторону мужа.
Чтобы лишний раз убедиться в том, что он наблюдает за ней.
Находясь в противоположной части и о чем-то беседуя со своими партнерами, он смотрел на нее. Весь вечер. И она чувствовала его взгляд. Прямой или искоса, внимательный или рассеянный, чувственный или жесткий. Но она чувствовала его. Всегда.
Эта нервная
Девушка шумно вздохнула и опустила глаза.
Что-то изменилось в их отношениях с Максимом, и она чувствовала это. Ощущала каждым ударом сердца, бившегося для него одного. Каждым покалыванием острых иголочек в кожу. Каждым порывом дрожи, врывавшимся в позвоночник, подобно стихии. Жарко или холодно, стремительно или протяжно…
Она просто чувствовала, она просто знала.
После разговора о ребенке…
Что-то изменилось. Надломилось, треснуло, разбилось…
Разбилась вдребезги прошла жизнь. И девушка не знала, к лучшему это или к худшему.
Действительно ли что-то изменилось или она придумала для себя эти изменения?! Не из-за того ли, что так сильно хотела, чтобы что-то изменилось?! Не потому ли, что она сама изменилась?!
Или ей просто хотелось верить в то, что она меняется? Просто потому, что так сильно и отчаянно хотела перемен, что поверила в них?! Или же действительно переживала эти перемены?…
Лена прикрыла глаза, поджимая губы.
Максим не говорил ей об этом. Ни разу после того памятного разговора о ребенке. В тот вечер он лег рядом с ней, обнял сзади за талию и, щекоча губами и теплом дыхания ее шею, прошептал, что не может дать ей то, что так отчаянно хотела. Не сейчас, не через год, не через два…
Он никогда не хотел детей. И Лена прекрасно знала об этом.
После событий, что произошли девять лет назад, он никогда не хотел детей. Он даже разговор ей на эту тему заводить запретил. И она покорно молчала, чувствуя свою вину.
А несколько дней назад… не сдержалась, не вытерпела, попросила…
Она подумала, что можно, что негласный запрет снят, что он не отвернется, не отвергнет, что поймет…
Не отвернулся и не отверг. Не понял.
Она так отчаянно хотела ребенка от него! Хотела держать на руках своего малыша и зажимать его маленькую ладошку пальцами, гладить мягкую нежную кожу и целовать его на ночь, напевать ему песенки и улыбаться, слыша его громкий смех, читать сказки на ночь и умиленно смотреть на свое посапывающее чудо. Хотела не плакать больше и не чувствовать острую боль в сердце, когда видела детей в городском парке, и не убегать от реальности в тот самый парк, который когда-то отнял у нее самое дорогое.
Она просто хотела спрятаться от боли, заполнявшей ее сердце, за смехом своего малыша.
Но и в этом Максим ей отказывал.
Может
Брови сошлись на переносице, а губы горько скривились.
Но Боже, девять лет — это разве рано?!
Девять лет прятаться, скрывать, таить в себе боль и отчаяние, теплить в глубине души толику надежды на то, что когда-нибудь и ей улыбнется счастье?! Пытаться уверить себя в том, что поступает правильно?! Обманывать саму себя и по-прежнему оправдывать его?! Винить и корить себя за случившийся в их жизни ад и не иметь ни малейшей возможности сесть за стол и поговорить?!
Может быть, когда-то, несколько лет назад она упустила тот момент, когда еще можно было что-то изменить и исправить, попытаться начать жить заново, перевернув испачканную предательством и виной страницу их судьбы?… Может быть, тогда, когда нужно было говорить, она молчала?!
А сейчас…? Что же сейчас?… Есть ли у них это сейчас?!
Лена чувствовала, что что-то не так, хотя и не могла сказать, что именно. Наверное, то, что происходило между ними, нельзя было выразить словами, не было таким слов, чтобы выразить состояние, в котором они находились. Его можно было только прочувствовать.
Но в чем причина этих перемен?… В ней самой?… Или в Максиме?…
Она стала другой. Нет, нет, не так… Она не смогла бы измениться окончательно, девять лет жизни, полной раскаяния за содеянное и решительное погребение себя под пеплом от совершенной ошибки, не смогли пройти бесследно ни для Макса, ни для нее.
Просто некоторые вещи для нее стали простыми и выполнимыми. Она стала задумываться о том, как живет. И сколько лет боли и обиды прошло впустую! Столько лет… Девять лет. Она могла бы назвать число месяцев, недель и даже дней того ада, в котором прожила. Ни один не исчез из памяти, хотя они и были серыми, блеклыми и однообразными. Слишком много боли было, слишком много горечи и обиды.
Нужно было меняться. Давно нужно было меняться. Несколько лет назад. А может быть, это следовало сделать еще в самом начале пути в девятилетний ад, просто не вешая на себя ярлык виноватой?!
Как жаль, что для того, чтобы осознать, что ошибалась все эти годы, она должна была их пережить?… Лишь для того, чтобы прийти к неоспоримой истине — только перемены могут ее спасти.
И первый шаг к ним она уже сделала.
А Максим?… Максим тоже изменился. Она чувствовала эти перемены в нем.
В тот злополучный день принес ей цветы. Впервые за эти годы — принес ей цветы. А она оказалась такой недалекой идиоткой, что даже не оценила подарка! Даже спасибо не сказала.
Он перестал контролировать ее. Не звонил ей через каждый час, спрашивая, где она, с кем и что делает.
Она была в замешательстве, не зная, что и думать, и нервничала, переживала.
Но эти перемены не могли остаться незамеченными. Особенно на фоне тех лет, что прошли в постоянной гонке за проблемами, гноящимися ранами и ярлыками, которые они вешали друг на друга.