И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно
Шрифт:
Через несколько дней терзающей меня неопределённости мне звонит мама или, может даже, Татьяна Ивановна, и сообщает, что пришедший в сознание отец часто вспоминает обо мне в разговорах с сидящей с ним в больнице Татьяной Ивановной и хочет меня непременно видеть. Зачем?
– Я мог только гадать. По телефону меня просили, чтобы я в больнице в разговоре с отцом избегал тем, способных его взволновать, так как ему, только пришедшему в себя после инфаркта, волноваться противопоказано. Эта просьба меня смутила, ибо я не имел опыта разговорного общения с таким ограничительным условием - не волновать своими словами собеседника; и как можно заранее знать, что его взволнует, а что нет?, и, по-моему, лучше уж и не начинать разговор вообще ни на какую тему с человеком, которого следует бояться волновать.
Я навестил отца в больнице. Как же сильно он изменился за такой короткий срок с момента нашей встречи с ним на Сенной! Перемены в отце были не только на взгляд: он сильно исхудал, и мимика на его лице была неестественной, и глаза его теперь.., но и на слух: слушать его было так же больно, как и смотреть на него. В общем, видно-слышно было, что он сильно ослаб в борьбе со смертью, напавшей на него способом инфаркта, и до сих пор по нему не было ясно, победит ли он смерть. Разговор с отцом получился не очень. Я боялся начинать говорить о чём бы то ни было, боясь
– Так вот, Алёша! Вы с Полиной и мамой живёте, не конт'aча с тётей Надиной. Это неправильно. Она ведь есть... Она поможет. Хотя бы тем, что всегда накормит - она сможет... ты же Павлов!...
Произнесённое отцом было воспринято мной как его своего рода завещание. Отмечу, что про своё голодное существование я отцу не напоминал: он сам догадался об этом - на основании моего ответа ему, что я до сих пор не работаю, да, наверное, по тому, как я выгляжу.
После моего разговора с отцом в больнице я не спешил наведываться на Набережную. Но спустя несколько дней мне позвонила сама тётя Надина, выразив желание посмотреть на моё жильё, ведь теперь мы стали жить с ней совсем рядом как никак, стало быть, и для удовлетворения любопытства ей, домохозяйствующей, не потребуется много времени. Я был рад принять её у себя. И поэтому сказал, что она может прийти ко мне, когда ей будет угодно. Договорились на завтра. И зашла она ко мне домой следующим вечером со своим внуком Никитой, забранным ею из детского сада, то есть между делом и почти что по пути на Набережную (внук у тёти Надины от её дочери Насти, живущей с мужем Максимом и Никитой также на Набережной; также там проживали сын от второго мужа тёти Надины, студент Горного института Тимофей Владимиров, и его отец Михаил Владимиров, последний - в состоянии развода с тётей Надиной и на птичьих правах в квартире на Набережной). Тёти Надинин визит ко мне был краткий - даже чаю не попили,-но продуктивный: тётя Надина задавала конкретные вопросы по теме "Как ты живёшь?", отвечать на которые мне было порой неприятно. И по причине невозможности давать краткие ответы, и неприятности доказывания, "что я не верблюд", то есть что я не лентяй, не тунеядец, не алкоголик, не наркоман, что вообще я нормальный, просто так всё вокруг сложилось, что мне одному не выбраться из того затруднительного положения, в которое я попал... Но гордость мне не позволяла о чём-либо просить тётю Надину, ведь она казалась мне чужой (несмотря на замечание отца об обратном), да к тому же была пенсионеркой, то есть малоимущей-как такую чужую малоимущую о чём-либо просить?.. Но утверждение отца о способности тёти Надины накормить меня много раз, хоть каждый день - до постановки меня на ноги, то есть до отпадения надобности в её кормёжке, уже н'aчало оправдывться ею самой: она пригласила меня завтра же отобедать у неё на Набережной, а сейчас:
– На тебе, - она протягивает мне 60 рублей десятками (сколько было).
– Проводи меня с внуком по твоей лестнице вниз, - ну и лестница у тебя! И заодно купи себе чего-нибудь поесть.
Протянутые деньги я взял без самоуничижительных мыслей и раздумий: брать - не брать, и вслух не припирался против их дачи. А в середине следующего дня, когда тётя Надина была на Набережной одна, я был у неё. И был я накормлен большим числом вкусных блюд - прям как в ресторане. И во время моей еды тётя Надина меня расспросами не досаждала. А рассказывала, как живёт она. А жила она в заботах о доме и домочадцах на Набережной, которым по собственному её уверению она была рада отдать свою душу при исполнении хлопотных функций домохозяйки. Я ел и слушал её рассказ, в котором, признаюсь моему читателю, я уловил и её гордость за свою семью. "Да уж, - подумал я, направляя очередную ложку супа в рот, - конечно, по сравнению с моей родительской семьёй (мои папа-мама да я с Полиной)легко чувствовать, что жизнь удалась", но дискуссии с тётей Надиной я предпочёл её обед. Ох, как давно я не ел приготовленного первоклассной домохозяйкой обеда! И чтоб усилить положительный эффект от насыщения им, тётя Надина добавляет:
– Ешь-ешь, не торопись, Алёша. И завтра обязательно приходи обедать. В это же время - мне удобно. И не стесняйся.
После сытного обеда по предложению тёти Надины я с удовольствием принял душ, такой горячий (как же я соскучился по прогреву всем телом воздействием горячей воды на него!)! А ведь я помнил, как обустраивал душ в этой квартире на Набережной мой отец. В середине 70-х. в тогда ещё коммунальной квартире. А тётя Надина тогда не жила там: была-работала на Севере - в городе Апатиты Мурманской области, и сохраняла ленинградскую прописку на Набережной по броне. Отец, тогда называемый мной папой, взял меня, тогда ещё дошкольника, в тот раз на Набережную, и я помню, как на кухне в углу сначала разбиралась по кирпичикам большая печь, выложенная там с постройки дома, выдалбливался пол под её основанием для установления его уровня в этом углу ниже, чем везде на кухне, сколачивались и устанавливались доски - ограждение угла для душа с выделенным предбанником для раздевания-одевания, вход в который с кухни притворяла лакированная дверь от ждановского шкафа светлого дерева. Хорошо помню себя на кухне, наблюдающего за обустройством душевой, как, впрочем, и предшествующий банный период, когда я с бабушкой Тоней или тётей Милой ходили в баню на Фонарный переулок, ведь я в дошкольный период частенько зависал на выходные на Набережной... Теперь "Набережная" уже не та - сменилась хозяйка: место бабушки Тони заняла тётя Надина. И все прочие обитатели "Набережной" уже не те, другие. Что естественно. Но об этом с сожалением, вспоминая былые времена своих пенат, грустно говорил мне в больнице ослабленный послеинфарктный отец...
После сытного обеда и душа полагается поспать, что и предложила мне тётя Надина сделать в комнате её сына Тимофея, и я согласился, ведь никуда мне спешить было не надо. После сна последовало ещё чаепитие (пил я один с чем-то к чаю - тётя Надина занималась в квартире своими обычными домашними делами). Когда я почаёвничал всласть, тётя Надина на кухню принесла мне какой-то неновый тёмно-серый пиджак и предложила его примерить. Он оказался почти по мне: на плечах сидел хорошо, и только рукава слегка были коротковаты, но я бы стал его носить, ведь оный лучше никакого - со школы у меня как не было пиджака. А этот, наверное, перестал быть впору тёти Надининому сыну Тимофею, вымахавшему (хотя я его ещё не видел), но не был выброшен на всякий случай. И этот случай настал - с моим приходом на Набережную. Пристроив пиджак тётя Надина предложила мне примерить чёрные несношенные джинсы, оказавшиеся точно по мне. Наверное, мой кузен Тимофей так быстро из них вырос, что не успел их сносить, - также подумал я. А при моём уходе с Набережной под вечер тётя Надина уже в дверях квартиры проявила высшепилотажную заботу обо мне, уже открывающему замок:
– На, возьми, купи себе покурить, ты же куришь!
– сунула она мне в руку как-то заговорщически-украдкой, как будто опасаясь 1) вызвать во мне конфуз от восприятия её доброты и 2) неодобрения со стороны её родственников, стой они рядом и увидь они это-мы же были одни, - сунула так быстро три сложенные десятирублёвые бумажки, что я не успел опомниться (от того), как деньги оказались зажатыми в моём кулаке. Пересчитаю десятки я только на лестнице, расставшись с тётей, когда она закроет за мной дверь, так и не сумев вразумительно возразить ей, что это уже слишком - перебор в проявлении её заботы обо мне (ничего подобного у себя в родительской семье я не знал, и денег на карманные расходы никогда не получал, а мог только будучи посланным в магазин за хлебом-молоком на лишние деньги купить без спросу себе мороженое или ещё что-либо мелкое, дешёвое). Не смог возразить, потому что был в шоке от всего этого своего визита к тёте Надине на набережную - ну настолько всё вышло для меня в высшей степени необычно. Оказывается, вот как могут жить по-другому люди, простые обычные люди! Оказывается: у меня есть тётя - не просто где-то существует, и о которой я только это и знаю, - а есть: есть ощутимо для меня-я это почувствовал уже и своим нутром-желудком, и головой - то есть думаю о ней, именно думаю о ней, и она не может выйти у меня из головы. Значит: она мне родная. Она Павлова. И я Павлов. Вот они и пересеклись наши миры - мир Набережной, Павловых и мой.
Следующим днём я снова пришёл на Набережную обедать, и спать, и пить чай. А по дороге домой завернул на Сенную, чтобы купить газету с рабочими вакансиями, ибо почувствовал, что уже в силах работать, благо, что тётя Надина выразила готовность поддерживать меня обедами как на период поиска мной работы, так и до первой зарплаты. И ведь благодаря поддержке тёти Надины мне не надо теперь бросаться на первую попавшуюся работу, лишь бы побыстрей начать работать и получить первую зарплату или аванс!, а можно быть поразборчивее. И ведь мне надо найти такую работу, чтобы была возможность заниматься продажей моей комнаты на Гражданской типа возможности отпроситься с работы по делам. И не раз отпроситься, и не через несколько недель в первый раз отпроситься, а, может быть, почти сразу. Да, я осознавал, что удовлетворяющая этому условию моя будущая работа вряд ли будет денежной, но совсем без денег я уже устал быть - не то слово.
Читая газету объявлений о работе, в которых в основном требуются уже "специалисты" да "профессионалы", я устал выискивать что-либо подходящее для меня, обременённого наложением самим на себя названного условия, это ведь было очень сложно, ведь даже без оного мне, петербуржцу, а значит, с запросами повыше, было бы просто сложно что-либо найти, не имея корочек о своей квалификации по хоть какому профилю работы. Поэтому меня более всего привлекло объявление о чьей-то надобности в переводчиках. Я позвонил. Меня по телефону спросили об образовании, естественно, филологическом. Мне пришлось ответить "нет", но я стал уверять, что я бы справился с переводами немецкого и на немецкий (я был в этом уверен, и мне ничего не оставалось кроме как быть уверенным). Меня спросили о моём адресе электронной почты, чтобы отослать мне тестовые задания для перевода. Я ответил, что пока не обзавёлся компьютером, и работы нет, на которой он бы стоял у меня, и где я мог бы принять их немецкие тестовые тексты (о возможности воспользоваться мне услугами Интернет-кафе в телефонном разговоре, слава Богу, речь не шла). Тогда мне предложили подъехать в офис переводческой фирмы - вот это меня устроило как и возможность в дальнейшем заниматься переводами не только дома, но и в этом офисе, раз у меня дома нет компьютера с Интернетом для работы без лишних посещений офиса фирмы. Съездил, получил на дом две неполные странички немецкого текста. Обложился словарями и справочниками (вот они, мною купленные, и начинают пригождаться мне!). Да, согласен, тексты-тесты действительно хорошо подобраны тестирующей меня переводческой фирмой, в смысле: позволяют справедливо оценить уровень знания мной как немецкого, так и русского языка, но не смотря на всю сложность выполнения перевода они не поставили меня в тупик ни разу. И ведь надо было ещё "причесать" перевод, чтоб складно читался по-русски. Хотя я перевёл всё задание в тот же вечер (после посещения фирмы я ещё заходил пообедать на Набережную), мне было назначено явиться с выполненным переводом через день (вечно я дни теряю!). Отвёз перевод. Сказали: "Ждите", так как принимающий меня в офисе директор фирмы - переводчик-"англичанин" сам по-немецки не понимает ни бельмеса, и ему нужно мой вариант перевода отослать проверяющему-"немцу". Опять теряю дни в ожидании результата теста! Но что поделаешь?! Надо ждать. Жду 2 дня. Приглашают подъехать в офис. Что обнадёживает (ведь если бы я не прошёл тест, то смысла в приглашении не было бы). Вот и пиджачок Тимофеевский пригодится!, - сразу подумал я, - если не сказать, что уже начал пригождаться, ведь я уже один раз его одевал, когда являлся в офис забирать текст-тест для перевода домой. Приезжаю в офис в хорошем настроении, ведь сейчас меня должны взять на работу. Вроде бы. По-моему. В гардеробе, находящемся внизу офисного здания снимаю верхнюю одежду - ту самую парашютную куртку, которую мне выдали на Домостроительном комбинате ещё в конце 98 года, вместе с поддетой под неё другой курткой, финской, купленной ещё мамой в комиссионке, когда я заканчивал 9-ый класс, стало быть, весной 1987 года. ловким таким движением снимаю две куртки сразу, так что рукава финской куртки остаются вдетыми в рукава парашютной, и я не опозорился "суперподкладкой"-суперподдёвкой.
При встрече с директором переводческой фирмы в офисе он мне говорит:
– Вы блестяще справились с заданием: так перевести мог только человек со специальным образованием. Поэтому непонятно, зачем Вы первоначально заявили, что у Вас его нет. Для интриги? Вам это удалось, нас заинтриговать. Где Вы учились переводу?
Мне пришлось подтвердить сказанное по телефону и повторенное при заборе текста-теста на дом известное уже тебе, мой читатель, о моей языковой подготовке и самоподготовке.