И тогда я ее убила
Шрифт:
Беатрис отвернулась.
— Для меня та книга была особенной.
— Прости. — Я сообразила, что ранила чувства подруги, и накрыла ее руку своей. — Расскажи, когда это было? — Я не сомневалась, что прочла все опубликованные произведения Беатрис, но не могла припомнить ничего подобного.
— Много лет назад. — Она забрала руку, отмахнулась. — Я опубликовала тот роман под псевдонимом, сама оплатила тираж — такой маленький тщеславный проект. Говорила себе, мол, неважно, будет книга продаваться и как ее примут критики. Я сделала это для себя.
— И
— Ничего не было. Пришлось арендовать секцию на складе, и там на полках по сей день стоят нераспечатанные коробки с прекрасно изданным первым и единственным тиражом книги «Жизнь после нас» некой Б. И. Эверетт.
Я не знала, что сказать. Я выжидала, а она гоняла еду по тарелке.
— Мне стало ясно, что все-таки это имеет значение — что скажут люди. В самом крайнем случае пусть они хотя бы прочтут книгу — хотя бы некоторые, даже немногие, но все же. Я бы не потратила десятки тысяч долларов на печать пяти тысяч экземпляров, будь мне все равно.
— Но, Беатрис, меня же никто не знает! Чем я отличаюсь от этой, как ее, Б. И. Эверетт?
— Была одна рецензия на «Жизнь после нас» в маленькой газетке, очень хорошая. Критику книга понравилась. Он даже хотел взять у автора интервью и проявил некоторый интерес к раскрутке романа, но, конечно, об этом не могло быть и речи. Я же не могу притвориться другим человеком.
— Тогда почему ты не раскрылась?
— По причинам, которые объяснила раньше: из-за порядков в литературном мире. Никому не надо, чтобы автор криминальных повестушек вдруг обнаружила амбиции серьезного романиста, уж поверь мне. Я, знаешь ли, не первая, кто пытается вырваться за рамки амплуа. Есть очень известные авторы, которые «раздваиваются», когда пишут криминальные истории или фэнтези, а еще «серьезные», — она изобразила в воздухе кавычки, — писатели, которые завели себе псевдоним-другой.
— Как та авторша книг про Гарри Поттера.
Она подняла голову и наконец-то посмотрела на меня.
— Да. Как Джоан Роулинг, например. О ней ты слышала, но, Эмма, есть еще многие-многие другие. Представь себе, что та же Роулинг вдруг обзавелась бы альтер эго, чтобы давать интервью, выступать по радио, вообще хоть как-то проявляться публично. Никто бы ничего не узнал. И она благополучно публиковала бы все, что заблагорассудится.
— И ты хочешь, чтобы я все это делала? Давала интервью, выступала по радио? Стала лицом Б. И. Эверетт?
— Нет, конечно, незачем изображать из себя постороннюю дамочку. — Пришла ее очередь потянуться через стол к моей руке. Она не сводила с меня глаз. — Ты, конечно же, будешь Эммой Ферн: Эммой Ферн, автором моей новой книги.
Я совсем растерялась. Мне по-прежнему было непонятно, что даст размещение моего имени на обложке. Ведь никакого литературного авторитета у меня нет.
— Это Эмма Ферн написала книгу, которую я только что закончила, — медленно проговорила Беатрис.
— Эмма Ферн написала книгу, которую ты только что закончила, — повторила я.
— Именно! —
Тут до меня окончательно дошло.
— Забудь. Ты должна понимать, что это не мое. Как, скажи на милость, я справлюсь с таким делом? Я? Да ты прикалываешься.
Она сжала мне руку, по-прежнему глядя прямо в глаза.
— Представь, что ты опубликовала собственный роман. Ну какая тебе разница? Ведь ты издала бы свой роман, так?
— Разница огромная, Беатрис! О своем романе я смогла бы рассказать. Я знала бы его изнутри, вдоль и поперек, потому что сама его написала, — и в этом вся разница!
— Никаких проблем. Уж конечно, я тебя подготовлю. Расскажу о каждом предложении, каждой идее, каждом нюансе.
— И я буду выступать по радио? На телевидении?
— Ну, я надеюсь на это. Надеюсь, что книга вызовет достаточный интерес, хотя обещать не могу. Может, дело ограничится всего парочкой интервью для газет. Но в том-то и смысл, понимаешь? Если ты окажешься в кресле писателя, то сможешь говорить о романе от своего имени. Ты ведь свободна, у тебя нет сложившейся репутации, ты, так сказать, явилась без багажа.
— Беатрис, это безумие. — Я откинулась на спинку стула и отодвинула тарелку. — Давай просто дискуссии ради предположим, что я согласилась вписаться в этот безумный и очень сомнительный прожект. Учти, кстати: я не желаю вписываться и вряд ли передумаю. Но давай предположим. Что тогда будет?
— Ну, дашь одно или два интервью, а доходы поделим пополам. Можешь особо не возбуждаться, прибыли выйдет негусто. Чтобы книга стала успешной, нужно запустить чертовски серьезную машину, мы этим заниматься не будем. Смотри на дело так: я даю тебе возможность освоиться в ремесле. К тому времени, как твой собственный роман приблизится к публикации, у тебя уже будут и издатель, и агент, и ты научишься обращаться с рекламными механизмами.
— Какой роман, Беатрис, какая публикация?!
— Да ладно тебе, Эмма! Ты человек, которому я доверяю больше всех на свете, не считая Джорджа. Кстати, ясное дело, Джордж не знает о книге. Я никому не показывала рукопись и ни с кем ее не обсуждала. Ты единственное существо в мире, которому о ней известно.
Надо признать, мне невероятно польстила такая честь.
— Твоя тайна умрет со мной, — пообещала я. — На самом деле я умею хранить секреты. Так что тебе не о чем беспокоиться, клянусь.
— Так ты мне поможешь?
— Конечно, нет! Я категорически отказываюсь. По-моему, это бред, Беатрис, и ты совершенно неправильно оцениваешь прием, который ждет твою книгу. По-моему, ты сама должна ее опубликовать.
— Дорогая моя, ты не понимаешь, как устроен издательский мир, — сухо сказала Беатрис.
— Чего я не понимаю, так это откуда у тебя такая паранойя.
Она вздохнула.
— Конечно, не понимаешь. Но прошу, хотя бы подумай над моей просьбой. Поживи с этой идеей некоторое время, с недельку, допустим. Поразмышляй, позадавай мне вопросы — какие захочешь.