И тогда я ее убила
Шрифт:
Должно быть, вид у меня был как у выброшенной на пляж рыбы-скалозуба, потому что Джим еще крепче прижал меня к себе.
— Прости, зайка, — продолжал он. — Это связано с канадским правительством. Я не могу проморгать такой шанс, поэтому поручил Кэрол организовать несколько встреч. Теперь получится не командировка, а каторга какая-то.
Я не смогла сдержать слез. Они просто покатились из глаз, и я не стала их утирать.
— Мне ужасно обидно, Эм. Я так предвкушал, что поеду с тобой, но теперь мне придется все время просиживать на совещаниях.
Я
— Так я с тобой не еду?
— Не в этот раз, дорогая. Поверь, тебе там будет скучно до слез. Но вот в следующий раз, обещаю…
— Я и сейчас могу с тобой поехать! Днем буду осматривать туристические достопримечательности, а вечера станем проводить вместе. Да ты днем меня почти что и не заметишь! Вот честно. — Даже мне самой было ясно, что я ною, а Джим ненавидел нытье.
— Зайка, я уже вернул твой билет и взял другой, для Кэрол. Мне там без нее никак не обойтись. Ты же понимаешь, да?
Так у нас повелось в последнее время: я всегда все понимала. Вот уж что у меня прекрасно получалось! Я понимала Джима лучше, чем кто бы то ни было, в этом состояла моя роль: поддерживать мужа, чтобы он мог спокойно заниматься своей очень важной работой, — поэтому неудивительно, что на лице у него отразилось потрясение, когда я резко спросила:
— Ты летишь с Элисон?
Он отстранился. Обычное великодушное, доброе, терпеливое выражение исчезло, уступив место нешуточному гневу и даже ярости. Он встал и схватил меня за плечи. Я чувствовала, как напряглось его тело, но и сама тоже злилась. Лицо у меня застыло, в памяти, должно быть, всплыли все реплики Беатрис о Джиме, потому что я внезапно услышала собственный крик:
— Нет! Я не понимаю!
Обычно я старалась ходить на цыпочках и рассыпаться мелким бесом в надежде, что каждый день будет хорошим, и оставаться милой и понимающей, даже если выдавался плохой день.
Джим посмотрел на свои руки у меня на плечах и медленно убрал их, выпрямив спину.
— Я собираюсь притвориться, что ты этого не говорила.
— Чего именно?
— Я не лечу с Элисон. Прошу тебя, Эмма, ничего смехотворнее вообще не…
— Да неужели? — Вся дрожа, я чуть отошла от него. — Потому что есть еще кое-что, чего я не понимаю: чем вы там занимались перед нашим домом минуту назад. Только не грузи меня бредом про работу, пожалуйста. Я не настолько тупая.
Джим поднялся и стал медленно, обстоятельно собирать чемодан. Честное слово, за такое вот пренебрежительное поведение убить можно. Кровь во мне бурлила, я злилась так, что меня аж трясло.
— Отвечай! — заорала я.
— Эмма, у меня нет времени на скандалы. Что бы ты ни хотела мне сказать, это подождет, пока я соберусь.
— Ты так и не ответил.
— Ох, да ради бога! Конечно же я лечу не с Элисон! Черт, Эмма, возьми себя в руки!
У Джима было много способностей, но как следует лгать он не умел, и я сообразила, что за его гневной позой что-то скрывается, хоть и не совсем поняла, что именно. С его стороны было бы глупо притворяться, будто он летит
— Ты не понимаешь, Эм, но моя работа, то, чем я занят, на самом деле очень важно.
— Да пошел ты, Джим, знаешь куда!
Я схватила пальто и сумку и, рыдая, выскочила за дверь. Поймала такси и хотела сбежать в магазин к Джекки (она поймет, мелькнуло в голове), но передумала. Когда я позвонила Беатрис, трубку снял Джордж, который с трудом смог разобрать мои слова.
— Эмма! Дорогая моя, что стряслось?
— Джордж, пожалуйста, могу я поговорить с Беатрис? Скажи, это не про конверт, а про Джима. Можешь ей это передать?
— Конечно, дорогая. Сейчас я ее тебе добуду.
— Эмма?
От одного звука голоса Беатрис я разрыдалась пуще прежнего. Но потом мне все-таки удалось поведать ей свою грустную историю.
— Приезжай ко мне, приезжай немедленно, и мы со всем разберемся, обещаю.
Она ждала меня перед дверью квартиры и крепко обняла, когда я вышла из лифта.
— Я тебе всю рубашку соплями измажу, — пробормотала я ей в шею.
— Ничего страшного, эта рубашка никогда мне не нравилась.
— Думаю, они отстираются.
— Тогда засопливь ее посильнее, чтобы у меня не возникло искушения ее оставить.
Я плакала так, что сердце разрывалось. Беатрис отвела меня наверх, в свою спальню, легла со мной на кровать, пристроила мою голову себе на плечо и гладила по волосам, пока я фонтанировала словами гнева, сожаления, разочарования, недоумения. Потом настал миг, когда я больше не могла говорить, и она успокаивала меня, как ребенка, а я хватала воздух ртом.
Зашел Джордж, да благословит его бог, с двумя внушительными стаканами чего-то. Беатрис кивнула ему, чтобы он поставил их на тумбочку у кровати. Джордж так и сделал, а потом вышел, одарив меня сочувственным взглядом.
Беатрис потянулась к тумбочке, взяла стакан и передала мне. Напиток в нем оказался крепким и горячим, что произвело на меня самое благотворное действие.
— Понятно, конверт я забрала, — икнула я.
— Да, знаю.
— Не самый удачный день, скажи?
— Лучше привыкай, дорогуша. Писательство — дело беспощадное.
— Но ты все же могла со мной как-то помягче.
— По-твоему, я была жесткой? Видела бы ты некоторые редакторские примечания, которые я получаю.
— Не верю.
— Напомни потом, покажу тебе как-нибудь.
— Давай серьезно: почему ты так пренебрежительно отнеслась к моему тексту? Все настолько плохо?
— Довольно плохо.
— Вот дерьмо. — Я снова положила голову ей на плечо. — Значит, ты не будешь мне помогать? Хочешь сказать, что это безнадежно?
Беатрис слегка отодвинулась, чтобы заглянуть мне прямо в лицо. Потом пальцем приподняла мне голову за подбородок.
— Конечно, нет. Ты просто не знаешь, что делаешь, вот и все.
Я снова пристроилась у нее на плече.