И тысячу лет спустя. Ладожская княжна
Шрифт:
— Не Анна. Марна, — догадался Марк. — Твоя нянечка рассказывала тебе обо всем, что ты написала в своей книге двадцать лет спустя. Ты воспроизвела все в точности, что запомнила…
На последнем рисунке девушка со шрамом на лице тонула. Под водой, обозначенной всего лишь двумя волнистыми линиями, было видно круглый живот. Девушка тянула руки к кораблю, что плыл где-то рядом. А, может быть, и далеко, но маленькая Мирослава не разбиралась в размерах и не умела правильно передавать предметы на расстоянии. Следователь по порядку разложил перед собой все рисунки. Они ужасали его.
— Беременная Марна
За ужином Марк попросил Ирину о фотографиях Анны, но она тут же покачала головой.
— Она никогда не фотографировалась. Ненавидела свой шрам.
— Тогда я покажу кое-что вам… если вы сможете это вынести, — прошептал Марк, и сам потея от страха.
— Я обязательно должна это видеть? — Ирина напряглась.
— Я покажу вам фотографию трупа, найденного в Старой Ладоге, а вы должны сказать… похожа ли она… на…
— Мирославу? — воскликнула Ирина. — Нет. Нет. Ни в коем случае.
— Анну МакДауэлл, — тихо ответил Марк и протянул телефон Ирине.
Она нехотя взяла его в свои руки, но не решалась посмотреть на экран. Марта, стоявшая за спиной хозяйки и увидевшая фотографию первой, тут же закрыла рот обеими руками и ахнула. Тогда Ирина решилась. Она медленно поворачивала телефон, а когда, наконец, ее взгляд нашел фотографию, то отбросила телефон на стол, а сама нагнулась к полу. Ее вырвало. Евгений тут же бросился к жене, чтобы помочь ей. Ее рвало и рвало всем тем, что она успела съесть на ужин и еще вином.
— Что вы увидели? — прошептал Марк и положил руку на свое колено, чтобы унять стучащую о пол ногу.
— Это… это… — Ирина не могла говорить и тряслась. — Господи! Что с ней стало?
— Стало с кем? Кто это, Ирина?! — Марк повышал голос.
— Я не знаю, не знаю, — залилась слезами Ирина и вышла из-за стола, чтобы пойти в уборную.
— Кто это, Ирина?! — закричал Марк, и нога его стучала все сильнее и сильнее.
Тогда Ирина остановилась в холле и посмотрела на Марка через плечо.
— Они обе.
— Обе?
— Я не знаю, кто это из них. Будто… они обе… обе… Господи!
Тогда Ирина скрылась в уборной, откуда продолжились звуки рвотных позывов.
Глава 2
Кулинарная лавка
Марк спустился в гостиную только на следующий день ближе к обеду. Евгений улетел утренним рейсом в Дублин, на восточное побережье Ирландии. Ирина, увидев осунувшееся и помятое лицо следователя, соскочила с дивана, где читала журнал, и схватилась за сердце. Она и сама не спала всю ночь и провела ее в гостиной на диване, уткнувшись носом в стакан с виски.
— Вам плохо? — протянула она, подходя ближе к Марку, который застыл в проеме дверей и оглядывал его со всех сторон. — У вас синяки под глазами! Вы пропустили завтрак.
— Я читал всю ночь, — только и ответил Марк, обогнул Ирину и уселся на диван, массируя виски.
— Дневник Мирославы?
— Ее роман, — цокнул Марк и начал тереть лоб. — Пытался найти хоть что-то, чтобы перестать считать себя сумасшедшим.
— Я заварю чай. Расскажите
Ее поведение с тех пор, как она увидела фотографию трупа, изменилось. Будто толстокожая Ирина оттаяла, сняла с себя броню и вдруг стала горюющей матерью.
И Марк рассказал. Рассказал ничего не утаивая, и сам тому удивился. Марк был так запутан и так подавлен, что у него не осталось сил на то, чтобы держать в себе мысли и догадки, которые, впрочем, теперь казались ему безосновательными. Где-то в подсознании он надеялся, что если начнет говорить, быть может, кто-то, хоть кто-то заметит в этой истории нечто новое и спасет его из страшного, затягивающего болота, в котором он увяз. Следователь впервые ощутил отчаяние на собственной шкуре. До сих пор он раскрывал дела так легко, как легко щелкают орехи. Никто не слышал и лишнего слова о том, как он те дела раскрывал или вел. Но теперь все было иначе.
— Как это возможно, чтобы между Анной и Мирославой было так много сходств? — Марк задал риторический вопрос.
— Боюсь, вы были правы. В том, что они… что она ее мать. Думаю, вы были правы. Когда я увидела ту фотографию вчера… я… будто смотрела на двух женщин одновременно. В том лице… было что-то и от моей дочери… что-то и от Анны… Но этот шрам… Шрам был только у Анны.
— Не только у нее. Он был еще и у Марны.
— Марны? Кто это?
Марк посмотрел на Ирину грустно.
— Вы никогда не читали книгу своей дочери, верно?.. Это… Все это сводит меня с ума.
— Вы знаете, — голос ее вдруг изменился, будто Ирина собралась рассказать нечто интимное, нечто сокровенное и постыдное, чтобы поддержать Марка. — Моя дочь пропала. Быть может, она уже давно мертва. Быть может, это и есть ее труп на том столе. А я… как бы я ни пыталась заставить себя горевать, я не могу. Все, что я чувствую, — это вину за то, что я ничего не чувствую. И потому горюю. Я не должна была брать эту девочку к себе. Я не должна была. Но я поступила как сука. Я взяла эту малышку, подкинутую на наш порог, лишь из эгоистичных целей — сохранить брак с моим мужем, что ставит мне рога с самого нашего знакомства. К тому же, он был просто ужасным отцом, отчимом ли. Каждый раз, когда он поднимал на маленькую Мирославу руку, я находила причины оправдать его.
Марк вдруг повернулся к ней всем телом, оперевшись локтями о колени.
— И потому, — продолжила она, теребя пакетик чая, — мне так хочется вам помочь. Представьте, каково женщине осознавать, что какой-то следователь обеспокоен делом больше, чем мать — ее собственным ребенком? Нет, я… конечно, любила ее… и люблю. Но я не убита горем. После того как она уехала в Петербург, мы не общались. Я не знала, что она вышла замуж. Я не знала, что она была беременна. И потому, Марк… позвольте мне помочь вам, чтобы хоть как-то умалить эти муки совести внутри меня. Вы можете оставаться в доме столько, сколько угодно, пока ваша виза действительна. За деньги тоже не волнуйтесь… Я сегодня же выпишу вам чек. Я представляю, какие копейки эти негодяи платят вам за такой тяжкий труд. Только найдите ее. Живой или… Найдите того, кто это сделал с ней, — она отвернулась от Марка и замолчала.