И возродится легенда
Шрифт:
— Я понимаю, вечно у поэтов в голове… — он нагнул шею, вытеребливая из-за шиворота брызги и лесной сор, — всякие совпадения, странности и дурные приметы. Ну совпало и совпало. На фиг мне эти серьги не нужны.
Он сгреб серебряные с лиловыми капельками серьги из воздуха и, завернув в платок, спрятал за пазуху.
Король обернулся к нему, моргая рыжими ресницами.
— Я еще с вечера вспомнил, где Янтарь его…
— И не сказал?
— И не сказал. У Эрили слух, как у рыси. Не хотел при ней его поминать.
— И целое представление устроил?
— А
Лель перескочил вслед за магом неглубокий овраг вдоль дороги, заскрипел валежником, перелезая засохший поваленный граб. Поднырнул под ветки крушины и наконец оказался в голом поле.
Лес окружал его с четырех сторон голубовато-сизыми стенами. А посреди валами и полосами лежало разнотравье. Песочного колера тростники с мягкими метелками оголовий колыхались под ветром. Стеной стоял рогоз с коричневыми початками соцветий и зелеными стеблями и листьями. Лиловато-розовым полыхал в салатной зелени кипрей. Желтел коровяк, синел аконит. Цвета были приглушенными, смазанными, подернутыми патиной росы и зыбкой паутиной.
Все это едва заметно колыхалось, дышало, менялось. И чем глубже и дальше от опушки забирались мужчины, тем гуще и белее становился туман у их ног, который давно, казалось бы, должен был развеяться на карабкающемся к зениту солнце. Жирная, черная, опутанная корнями земля колебалась под ногами.
— Шаг в шаг за мной, — бросил Дым. Повел руками, чаруя перед собой ледяную дорожку, сковавшую травы и болото. Король поскользнулся и выругался сквозь зубы, ничуть не нарушив странную тишину.
Хоть бы кузнечики скрипели, жаворонок запел, метнувшись в вышину из-под ног. Было бы не так… жутко.
Дым раздвинул камыши.
Озеро лежало перед ними, перетянутое в середине, словно водяные часы. На перешейке в самой узкой его части торчали обгорелые руины: не то водяная мельница, не то старая баня, сгоревшая при пожаре. Торчал среди балок закопченный комин. Отражался в темно-янтарной воде.
У самых ног уходили в воду гнилые мостки. Вода в щелях под досками виделась почти черной. Слабенько плюхала в опоры. Мостки качались, доски под сапогами скользили и тягостно скрипели.
У берега стеной стояли камыши и аир. Торчали из воды стрелолисты, и на острие сидела синяя изящная стрекоза. Остро пахло болотным лотосом и водой.
— Ну, — подначил Дым. — Видишь?
Лель всмотрелся в янтарную воду. Отрицающе повертел головой. Усмехнулся:
— Вы его здесь утопили?
— Не утопили, а спрятали, — назидательно сказал маг. И стал закатывать рукава. Взмахнул трогательно торчащими кистями. И овальное ростовое зеркало с узкой рамой потемневшего серебра плавно взмыло из воды, неся на себе зацепившиеся волосы мягкой зеленой тины, капли и песчинки.
Столько лет под водой ничуть ему не повредили. Чистейшей была амальгама. И накрывающее ее стекло, и выпуклый узор из цветов радостно заблестели на солнце.
Дым стиснул правый кулак, медленно сминая пальцами невидимое. Огромное зеркало
— Ого, — выдохнул Лель, присев на мостках. — А у меня уже плечи болели заранее, как его до избушки нести.
Дым гордо ухмыльнулся:
— Вообще-то мне этот фокус Грааль показывал.
— Что?..
— Бросил в сумку или карман и таскай себе. Не надо ломовика нанимать. Не то чтобы он этим часто пользовался…
— Тогда почему оно на дне в изначальном виде лежало?
Дым устроился на корточках рядом, передав отблескивающий граненый шарик королю. Вздохнул.
— Тому было две причины. А может, даже и три. Во-первых, — он прибил комара и вымыл озерной водой руки и лицо, — наш дорогой оборотень магию не выносит. Ни в каких видах. Он и меня-то согласился терпеть, только чтобы не волочь одному.
— Разбиться могло.
— Не, — возразил маг. — Оно заговоренное. А вода — лучшая хованка для стекла. Даже если знаешь — не приметишь.
Король пожал плечами.
— Тихо тут, — вещал дальше Дым. — Медведи с оленями на водопой не бегают. На дне ил лучше любой подушки. Щука или сом рылом не тыцнут, чтобы разглядеть свою несравненную красу. Разумнее припрятать здесь, чем таскать с собой даже свернутым. Сам знаешь, какая жизнь у мага. Я и кота-то не всегда могу завести. Ну и выжмаканный я тогда был в смысле магии… пустой.
Лель уставился на него разноцветными глазами: серым и зелено-рыжим:
— А Грааль… все-таки был магом?
— Грааль был магом? Если в смысле, что пил кровь, то нет, — поскреб Дым щеку. — Он был мастером. Тем, кто может сотворить что угодно с каким-то одним материалом. Вот ты… пишешь стихи, что переворачивают душу. Эриль — делает со временем и пространством такое, что не сможет никто другой… Возьми кошку. Вот только она дремала расслабленно и глаза закрыты. А тут — стремительный рывок, взмах лапы — и в когтях бьется мышь.
Дым представил это так ясно, что аж плечи передернулись.
— А Валентин — творил зеркала.
— То есть… чисто теоретически, — Лель покатал невесомый хрустальный шарик зеркала на ладони, — мог приказать, чтобы оно развернулось в нужное время и в нужном месте, заранее, отложенным приказом? Вот как гонец везет приказ моим воинам, командир хранит его и вскрывает в назначенный срок?
— Возможно, — маг отобрал у Леля свернутое зеркало и уложил в платок к серьгам Дождинки. Бережно спрятал на груди. — Возможно, это как-то завязано на Чаше и Сирени. Но я думаю, он сам или кто-то еще просто завез свернутое Зеркало в избушку на всякий случай. Грааль знал, как она важна для нас. И зеркало лежало, засунутое в щель стены или очага, чтобы чужой не обнаружил его раньше. До того, как… Если бы мы не попали… в плен, а он — не погиб, возможно, мятеж получил бы систему переходов, завязанную на этих зеркалах, и… — маг вздохнул, — война пошла бы иначе. Блин, и какого лешего мы его в озеро тащили? Могли снова на месте спрятать. Хотя какого, я уже объяснил.