И возродится легенда
Шрифт:
Смех заплескался в голосе.
— А ты в своей глухомани и этого не слышала?
— Я делами власти не интересуюсь.
— Ну, — заметил Дым рассудительно, — зато она интересуется тобой.
Спутники молча шли еще какое-то время.
— Ты лучше скажи, — первой не выдержала Эриль, — Сойке ты понравился?
Дым остановился, разворачиваясь к спутнице:
— Обиделась.
Он зафыркал и захрюкал, точно вспомнил невесть что смешное.
— Понимаешь, барышне с магом не интересно просто перепихнуться, им хочется, чтобы их в нежную шейку кусянули. Поветрие такое
Тут уж Эриль прижала кулаком губы, трясясь от беззвучного смеха.
— И?
— Что «и»? Хоть бы шеи мыли, дуры!
Он ухватил подругу за руку:
— Скажи мне, вот я сильно похож на дурака?
— Да нет, вроде, — Эриль склонила голову к плечу, рассматривая лекаря.
— И другие маги тоже нет. Начни мы такое делать — вонь поднимется до неба. А Охоте то — мед по сердцу, повод нас под корень извести. Так чего красотки удумали? Чтобы доказывать подружкам, что под мага, а не конюха, легла, велят себя взасос поцеловать здесь, — Дым ткнул пальцем в место, где шея переходит в плечо, — да все равно кому велят. А потом шилом две дырки проткнут. Шарфиком прозрачным прикроют и ходют, хвастают. А потом нагноение. У!..
Он повертел головой, не зная, как выразить злость и потрясение девичьей глупости.
— Прости. Вон, кусты погуще. Пойду, куру употреблю.
— А не рано?
— Да замаяла она меня!
Но удаляясь в дебри ольхи и волчьего лыка, вдруг обернулся, держа сумку с курицей на отлете, как будто несчастная птица имела силы его клюнуть, и торжественно провозгласил:
— Мне претит убийство невинных созданий. Но как подумаю, скольким спасал и спасу их жизнь…
— Знаешь, Дым, — Эриль встряхнулась, разбрасывая вокруг себя брызги, — ты какой-то неправильный маг. Видала я тех, кто и человеческой кровью не брезговал. Правда, пили не из живых.
На грани разума мелькнуло воспоминание: сводчатый погреб, дубовая мебель, уложенные набок бочки с вином. Порубанные и исколотые мертвецы. Темная кровь, ползущая по кирпичному полу, и человек в темном кафтане, лакающий с колен. Дым, поймав мысль подруги, передернулся:
— Это… как хорошее вино по полу разлить. Пьянь подзаборная выпьет, а тверезый побрезгует. И разница между живой кровью и мертвой такая… Не зря нас с самого начала учат контролировать себя. Потому что если пить мертвое — и самому нехорошо, и тем, кому помочь хотел, хреново. Ты не кровосос, вуивр, тебе можно не знать. А нашим… Если сосуд поврежден или слаб… Это же не просто кровь! — голосящие в кустах пичужки замолчали от его крика. — Это… эманация силы. Знала бы ты, что она нам дает!.. Ат!
Дым махнул рукой.
— Пойду, свершу неизбежное. А тушку выпотрошим и запечем в глине.
Глава 3
— И-как-мы-его-тут-будем-искать?
Лекарь оглядел бугристое, вспученное пространство перед собой. Разом вырубка, пожарище и болото выглядело ноголомным и бесконечным. Лишь у самого окоема синел, ступенями поднимаясь к небу, сосновый бор.
— Даже если носом в землю проползу, следа не замечу.
— А волшебством?
— Лучше оставить на крайний случай.
Эриль согласно кивнула.
— Скорее
— А может, просто вытащим заготовки из болота и… э… смоемся с ними?
— Дым!
— Шутка была неудачная, прости.
Женщина покрутила головой в широком вороте:
— Я знаю тут несколько мест, где можно надежно укрыться, но не уверена, до всех ли доберемся. Весна.
Лекарь пожал плечами:
— Ну, хоть что-то… А учуять его на расстоянии сможешь?
— А тут кто кого раньше успеет… — Эриль слабо улыбнулась. — И как поступит потом. Я бы за оборотня гадать не взялась.
— Даже за Янтаря?
Она вздрогнула.
— Даже за него.
И, обрывая разговор, прыгнула на кочку с гривой жесткой белой травы; ухватилась за корень вывороченного пня, чтобы не соскользнуть в лужу. Лекарь широко шагнул следом.
Так они и двигались: то прыжками, то переползая по нижним ветвям торчащих в лужах деревьев, то находя тропинки посуше; останавливаясь для коротких привалов; пробираясь в глубь Сорочьей дрягвы, в самое ее сердце. Эриль хорошо знала болото, да и чутье вуивр не давало сбиться с дороги.
— Вон Ужиный трон, — указала, наконец, она на валун с плоской верхушкой, поднимающийся над островком. Выбралась на сухое. Нагнулась, упираясь ладонями в колени, тяжело глотая воздух. — Ужи… на нем греться любят.
— Не выношу змей, — Дым, ухватившись за гибкую осинку, попытался сучком счистить с голеней самые толстые плюхи грязи.
Заготовки они отыскали легко. Завернули в мешковину, перетянули ремнями. И вскарабкались на «трон» — передохнуть. Лекарь растянулся на плоской поверхности, закинув руки за голову, подставляя солнцу лицо. Эриль же, по своей привычке, подтянула к груди колени, обхватив руками, и пристроила на них подбородок, разглядывая мир перед собой.
Пахло парной влагой и свежестью. Проклевывались через подзол травинки, качала головками ветреница, золотела купальница, и лиловела важная сон-трава. Лес проходил сквозь женщину своими токами, как устремляется кверху в деревьях весенний сок — неудержимо. Не звуки, не запахи, не чутье — все разом и что-то большее. Эриль знала, что расплатой за это последует сон — долгий и настигающий мгновенно; словно удар, сбивающий с ног. Но ни за что бы не отказалась от слияния с лесом, его деревьями, травами, зверями, туманом и сетью солнечных лучей. С бурлящими ароматами зелени, прели, талой воды.
— А вдруг свинья с поросятами? — пробормотал лекарь сквозь дрему. — А вдруг рысь на шею прыгнет? Ты-то увернешься, а я…
Эриль потрясла головой.
— Да нет тут никакой рыси!
И вдруг уловила, что биение жизни, трепещущей в лесном переплетении, словно огоньки, отжимается к краям болота, а в центре, почти за спиной, клубится, расталкивая от себя неясными страхами, мгла. Чернота чужой застарелой боли.
— Нам туда, — сухо указала Эриль и, скользнув с валуна и пристроив за спину будущие мечи, первой шагнула в лужу, отразившую робкую зелень ветвей и ясное небо.