И возродится легенда
Шрифт:
— Знак можно посеять. Или его могут украсть. Или отобрать силой. А так любой человек в прецептории окажет вам помощь. Деньгами, лошадьми, оружием, военной силой. Возможности практически неограниченные. Достаточно показать… и попросить.
Эриль, болезненно щурясь, разглядывала туманное серебро.
— Или они подскажут, кому не нужно, что я продалась Охоте.
Невея насмешливо сузила глаза:
— Ой ли? Всего-то приспустить рукава.
— Лидар был не столь изощренным. Он приказывал носить знаки преданности,
Охотница хмыкнула:
— Нашла, с кем сравнивать. Он был пират, узурпатор, поставленный вне закона. А нас ведет Корабельщик! Ну… ты еще спасибо скажешь. Серебро, оно и против оборотней годится. Жизнь вон какая нынче пошла: тусклая да страшная. Того гляди из-за куста кинется нежить али нечисть.
И уставилась на Эриль, дожидаясь, дрогнет ли та при слове «оборотень». Не дождалась, резко вздернула лицо бывшей пленницы за подбородок. Заглянула в глаза: узкие, рыжие с серым ободком.
— Получишь деньги в канцелярии — и на все четыре стороны! Ищи бывших соратников, что ли. И гляди. Если мир в спасении не нуждается, то ступай себе, свет велик. А если же…
Бывшая пленница дернула углом рта:
— И вы меня так просто отпускаете? Не верю. И никогда не поверю.
Охотница пожала узкими плечами.
— Не перебивай! Тварь… Мы будем следить. Но вмешиваться не станем. Пока мы на одной стороне. Ведь ты бы меня тоже просто так не отпустила? А, вуивр?
Эриль, уже взявшись за ручку двери, метнула короткий взгляд через плечо. Невея резко протерла кулаками глаза и повторила под нос самой себе:
— Не отпустила бы, героиня. Уж настолько-то я тебя знаю.
Эриль вышла во двор и прислонилась к стене в тени, за массивной колонной, чувствуя, что ее пугает и яркий солнечный свет, и суета спешащих по своим делам, вовсе не многочисленных людей: слуг, воинов. Женщина запахнула кожаную куртку на груди, словно так желая отгородиться. Прислонилась к шершавой стене плечами.
— Вам худо, мона?
На Эриль смотрел тощий паренек с зализанными светлыми волосиками и веснушками на длинном носу. Он явно стеснялся и не знал, куда подевать большие ладони, вылезающие из коротковатых рукавов.
— Меня послали вас сопроводить.
Он подставил локоть и осторожно повел Эриль через двор, соизмеряясь с ее медленным шагом. Сводил в канцелярию за упитанной колбаской серебра в матерчатом мешочке. Затем в оружейную, где женщина, передохнув и радуясь полумраку и безлюдности, выбрала себе широкий короткий меч, вполне годный для средней руки наемника, и пару ножей. Ей подобрали бы там и лучшее, если бы оно было.
— Вам еще что-либо нужно, мона?
Она протянула руки:
— Перевяжи.
И пока паренек, сопя от усердия, заматывал запястья Эрили узкими полосками льна, небрежно спросила:
— Где тут найти лекаря?
— Лучшего?
— Попроще, — она окинула взглядом свою добротную, но поношенную одежду.
— Ну-у, — паренек покусал губы, — тут поселился новый недалеко. Говорят, добрый и очень хороший. С бедных денег так вовсе не берет. Я провожу?
Эриль согласно кивнула, чувствуя, что несмотря на упомянутых Невеей магов, все еще нетвердо держится на ногах.
Когда они вышли за крепостные ворота, женщине показалось, с плеч рухнула тяжесть; развеялось невидимое облако, туго спеленавшее голову. Схлынули все страхи, все опасения, и их заменила слабость. Эриль вцепилась в спутника. И шаркала, как старушка, перестав что-либо замечать вокруг. А в городе было солнце, и ледяной, пахнущий солью ветер норовил забраться под широкую куртку и ерошил на затылке рыжеватые, неровно остриженные волосы.
— Пришли.
Хибара лекаря, некогда оштукатуренная, подпертая брусьями, чтобы не завалиться набок, выглядела удручающе. Но на подоконнике в ящике цвели, не страшась апрельских холодов, пестрые тюльпаны, и аккуратная полосатая кошечка вылизывала белый носочек на передней лапке.
Проводник постучал в двери и, дождавшись, пока хозяин выйдет, мгновенно исчез.
А Дым нисколько не изменился. Стоял на пороге, покачиваясь с пяток на носки, все такой же тощий, в длинном кафтане с черным меховым воротником; с собранными в хвостик соломенными волосами и трехдневной темной щетиной на худых щеках. Устало щурил желтые глаза. Царапал кончик длинного носа.
— Что вам угодно?
— Дым…
— Эриль! Клянусь небесами голубыми и черными! — подхватил подругу подмышки, когда она уже падала; потянул в жилье, боком захлопнув хлипкие двери. — Так…
Усадил на скамью, развернул к окошку лицом, придерживая за щеки. Пальцы были шершавыми и теплыми.
— Что с тобой? Откуда ты?
— Меня держали… в казематах…
— Потом. Все расскажешь.
Лекарь словно растроился. И ни одного лишнего движения. Налил в таз воды, вымыл руки, достал с полки и откупорил пузырек. Резкий запах трав разнесло по комнате. Кошка чихнула и соскочила с подоконника, стала тереться о ноги Эрили.
— Таппи, уйди.
Несколько капель лекарства в чашке на палец залиты водой, а чашка у губ Эрили.
— Пей.
Дым взял руку Эрили за запястье, недоуменно подтянул к близоруким глазам, разглядывая бинт:
— Ты ранена?
Вдруг замер, уставившись в потолок, покусывая губы.
— Тебя зачаровали на… что?
— Думаю, чтобы удобно было за мной следить.
— Ну вот… — протянул лекарь уныло, оставив в покое руку Эрили и прижав пальцы к жилке, бьющейся на горле. — Только думал пожить, как обычный человек… У лампы всегда темнее…
Она дернулась, больно ударившись затылком о стену.