И вспыхнет новое пламя
Шрифт:
– Слово довольно старое, точное значение утеряно, - продолжает ментор. – Это что-то вроде формирования условного рефлекса страха с помощью яда ос-убийц. Тебе досталось от них на первых Играх, так что ты примерно понимаешь, о чем я говорю.
Отвожу взгляд, боясь, что Хеймитч заменит мою растерянность. Я никогда не была на Играх. Это первая Китнисс Эвердин сумела их пережить и даже вытащить с собой Мелларка, а я выросла в Тринадцатом – даже в мое время этот Дистрикт не отправлял трибутов в Капитолий. Однако от мамы я слышала, что яд ос-убийц вызывает
Пока я размышляю, ментор снова рассказывает:
– Даже малая доза яда вызывает спутанность сознания, а при постоянных инъекциях и с использованием дополнительного оборудования, можно добраться даже до воспоминаний человека, трансформировать их так, как тебе нужно, и вернуть обратно искаженными.
Я чувствую, что меня снова тошнит. То о чем говорит Хеймитч отвратительно и бесчеловечно.
– Сноу сделал это с Питом? – спрашиваю я.- Он исказил его воспоминания о Китнисс?
Я настолько шокирована, что даже не замечаю, как говорю о Сойке в третьем лице. Когда все-таки спохватываюсь, то благодарю Бога за невнимательность ментора – он не заметил мой промах.
– Да, - отвечает он. – Исказил настолько, что парень видит в тебе врага. И хочет убить. Это что-то вроде защитного механизма.
Закрываю лицо руками, стараясь сдержать подступившие слезы. Я не верю, что такое может быть на самом деле. Мне рассказывали, что президент Мелларк ненавидел Огненную девушку по личным мотивам, приплетали сюда множество домыслов и слухов, а теперь я узнаю, что Пит – всего лишь жертва в умелых и безжалостных руках Кориолана Сноу. Парень, который любил Китнисс Эвердин настолько, что кто-то догадался превратить его любовь в оружие.
– Это… можно как-то исправить? – с надеждой шепчу я, но Хеймитч только качает головой.
– У докторов слишком мало информации, Китнисс. Они обещали попытаться, - говорит он, - в том числе и ради тебя, - он смотрит на меня, явно намекая на что-то, но я не могу понять суть.
– Никто не обещает полного выздоровления. Если отбросить прочее, то Пит теперь боится тебя, а победить страх труднее всего.
Ментор замолкает, и я понимаю, что мне тоже нечего сказать. Мы просто остаемся вместе в моей белоснежной палате еще очень долгое время, погруженные каждый в свои мысли, но, в конце концов, Хеймитч уходит, когда медсестра собирается сделать мне укол. Я совершенно не чувствую “укуса” иголки, потому что мои мысли далеко отсюда.
Я вспоминаю мир, затопленный кровью невинных, я вижу города, погрязшие в нищете, и людей, умирающих с голода. Меня учили, что виной всему Пит Мелларк. И в эту привычную уже схему теперь большими красными буквами вписано имя Кориолана Сноу. Как никогда ясно я понимаю, что Мелларк – пешка в руках настоящего злодея. Того, кто раз за разом вкалывал яд безнадежно влюбленному парню.
Сон медленно подкрадывается ко мне, и я все-таки засыпаю, но в моей голове уже полная ясность.
Первое – я убью Сноу.
Второе –
***
Из объятий Морфея меня вырывают громкие голоса непрошеных посетителей. Строгий и сухой женский голос, явно, принадлежит Койн. Два мужских я не узнаю. Намеренно не открываю глаза, прислушиваясь.
– …Если она еще слаба? – спрашивает первый мужчина.
– У нас договор. Эвердин потребовала освободить Мелларка. Моя часть сделки завершена, - отзывается женщина.
– Может, стоит ее разбудить? – третий голос я, как будто, уже слышала.
Кто-то касается моего плеча, слегка трясет. Бессмысленно и дальше притворяться, так что широко зеваю, потягиваюсь и распахиваю глаза. Прямо надо мной стоит темнокожий мужчина, который не пускал меня в палату к Питу. Вероятно, поэтому его голос и кажется мне знакомым. Боггс, если я не ошибаюсь?
Чуть позади стоит Альма Койн и седовласый мужчина с вполне добродушной улыбкой. Опять-таки, его я где-то видела. Как же это напрягает – путаться во времени и лицах!
– Плутарх, кажется, твоя Сойка проснулась, - с легким пренебрежением говорит Койн, обращаясь к седовласому, одновременно разрешая мою проблему.
Плутарх Хэйвенсби. Распорядитель Квартальной бойни, в которой участвовала Сойка, и один из подпольных организаторов Восстания. Теперь я вспоминаю, где видела его лицо: портрет этого мужчины висел в Штабе президента Хоторна на Доске почета – своеобразной стене памяти тех, кто оказал ощутимую помощь в борьбе с Капитолием.
– Да, я проснулась, - отзываюсь, уставившись на Койн.
Стараюсь передать в своем взгляде все презрение, которое испытываю к ней. Думаю, она его видит, но оно отражается от нее, как от зеркала. Президент молчит, вместо нее ко мне обращается Хэйвенсби.
– Китнисс, - говорит он, - завтра предстоит сложный день. Нам пора сделать несколько агитационных роликов, чтобы было что противопоставить съемкам из Капитолия. Сноу распространяет информацию, что Сойка погибла, якобы ее застрелили…
Я нервно сглатываю, а мои зрачки, уверена, расширяются от страха быть разоблаченной.
– Также он утверждает, что Пит сошел с ума, - Плутарх замолкает на минуту, будто обдумывая свои слова, а потом продолжает, - Насчет Пита пока рано говорить, но тебе стоит показаться людям. Завтра планируется съемка в Двенадцатом. Справишься? Ты, Одейр и, может быть, Эбернети.
Прикусываю губу, пытаясь придумать, почему я не могу поехать, но не нахожу аргументов. Что я буду делать в Двенадцатом? От меня, наверняка, потребуется позировать в каких-то значимых для Огненной девушки местах. И сильно же они удивятся, когда выяснится, что я таких мест попросту не знаю, потому что я - не она! Утешает только одно – рядом будет Хеймитч, может удастся как-то выкрутиться?
– Хорошо, - говорю я, понимая, что другого ответа Койн не примет.
– Отлично, - улыбается Плутарх. – Мы, пожалуй, пойдем. Отдыхай.