I wanna see you be brave
Шрифт:
Самое малое число страхов за всю историю Нового Времени — четыре. И обладатель столь маленькой относительно статистики цифры стоит сейчас по мою левую руку. Тобиас. Слишком бесстрашный даже для бесстрашных.
— Сегодня вы не узнаете своего количества. Симуляция настроена на программу моего пейзажа страха, так что вы испытаете мои страхи вместо собственных.
Хорошо, что не мои — это слишком личное. К тому же, уверена, что неофиты едва ли смогут воспринимать меня всерьёз, если узнают, что я боюсь фарфоровых кукол с бездушными лицами. То, что никто не
— В целях данного упражнения, однако, каждый из вас столкнётся только с одним из моих страхов, чтобы понять, как именно работает симуляция.
Пока Лорен в случайном порядке назначает неофитам свои страхи, я пользуюсь случаем и хватаю Четыре за рукав куртки, привлекая его внимание. Он не смотрит на меня прямо: лишь его глаза устремляются вниз, так, что с другого ракурса можно было бы подумать, что он и вовсе их закрыл.
— Что?
Мы не разговаривали всё то время, как я вернулась с собрания лидеров, рухнула лицом в подушку, не раздевшись, и на все вопросы Четыре отвечала лишь: «Потом». Мне нужно было время для того, чтобы всё обдумать, и теперь, когда я, наконец, пришла хоть к чему-то, кроме душевного расстройства, мне нужно было этим с кем-то поделиться.
— Они хотят подчинить себе весь город, — шепчу я практически одними губами. Я могла бы утащить Четыре подальше ото всех, но это бы привлекло намного больше внимания, поэтому я лишь внимательно слежу за каждым, кто стоит рядом. — Хотят, чтобы Лихость руководила городом вместо Альтруизма. — Я привстаю на носочки, кладу ладонь Четыре на плечо и улыбаюсь, словно сказала что-то чрезвычайно уморительное. — У нас есть время до конца Инициации, потом уже будет поздно… Мне кажется, за нами могут следить, — добавляю, когда взгляд Лорен вдруг останавливается на мне.
Четыре никак не меняется в лице. Он лишь переводит взгляд куда-то перед собой и еле заметно кивает.
— Нужно предупредить Зика, — говорит он. С этим я согласна. — И других: всех, кому можно доверять.
Я люблю Четыре за то, что он никогда не задаёт лишних вопросов. Мы молча расходимся по разным углам; я нахожу лицо своего брата в толпе и машу ему рукой. Он замечает меня и машет в ответ, но как-то рассеянно. Волнуется.
— Стайлз, — зовёт его Лорен. — Страх неудержимого кровотечения.
Нет. Хуже и быть не может. Я слишком хорошо знаю своего брата — он падает в обморок, когда видит, что у кого-то другого идет носом кровь. Но это был Дженим. Остаётся только надеяться на то, что Стайлз намного его сильнее.
Спустя пару минут я уже смотрю за тем, как Скотт пытается избавиться от чего-то, сковавшего его шею, словно тиски, и старательно ловит ртом воздух, но ничего не выходит. За ним идёт Эллисон. Она держится неплохо, но к концу первых пяти минут почему-то пускается в громкие рыдания (как оказалось позже, ей достался страх смерти отца). Дальше Лидия, танцующая в попытке скинуть с плеч невидимых пауков, и Юрайа, упирающийся ладонями в незримые стены.
Затем наступает очередь Стайлза. Он мужественно терпит, когда Лорен втыкает ему в шею иглу, а затем сжимает ладони в кулаки и ждёт. Кровотечение начинается с носа. Стайлз проводит пальцами над верхней губой и смотрит на свою руку. Я не могу наблюдать за симуляцией, поэтому не вижу крови, но по лицу брата понимаю, что её не так уж и много. Но это только первые тридцать секунд: затем Стайлз вдруг складывается пополам и открывает рот, и хотя из него ничего не выходит, я с лёгкостью представляю, как он захлёбывается кровью.
Неконтролируемое кровотечение. Как вообще можно успокоиться, чтобы преодолеть этот страх?
Стайлз касается подушечками пальцев кожи под своими глазами, зажимает уши, падает на колени и снова открывает рот, сплёвывая. Я слежу за ним и молюсь лишь о том, чтобы он успокоился.
И он словно слышит меня, словно чувствует, что я, его сестра, где-то рядом. Он замирает. Перестаёт сражаться. Лорен щёлкает переключателем света. Симуляция страха окончена.
Стайлз моргает быстро-быстро, оглядывается вокруг, будто бы пытается убедиться в том, что всё кончилось.
— А он хорош, — неожиданно произносит Лорен, и я никогда в жизни не испытывала такой гордости, как сейчас.
Я слишком плоха в прощаниях, особенно тайных, кода ты знаешь, что уходишь, хоть и ненадолго, а близкий человек этого знать не должен, и ты так сильно хочешь ему сказать, что будешь скучать, но не можешь, и потому лишь выдавливаешь из себя сухое: «Круто, что всё идёт так хорошо».
— Есть такое дело, — протягивает мне в ответ Стайлз и впивается зубами в котлету, наколотую на вилку.
На ужин мы предпочли один из самых высоких краёв Ямы скамейкам в общей столовой. Прихватив с собой парочку маффинов и жареную картошку с куриными котлетами, мы сидим, свесив ноги вниз, и разговариваем по душам. Последний раз мы устраивали подобный вечер откровений два с половиной года назад, когда я ещё была товаркой. У нас было своё место: корни огромного дуба с самого края садов, недалеко от общины. Мы размещались так, что со стороны входа нас не было видно, и часами напролёт занимались своими делами, читали книжки и разговаривали. Много разговаривали. В то время между нами не было абсолютно никаких секретов.
А что теперь? Когда недомолвки успели стать основой наших отношений?
— Считай, я уже полноправный лихач, — добавляет он, прожевав.
— Не говори гоп, — отмечаю я, — пока не встанешь лицом к лицу со своими страхами.
Стайлз пожимает плечами. Маленький кусок картошки слетает с его вилки вниз. Кто-то возмущённо ругается. Мы смеёмся.
— Сколько у тебя страхов? — интересуется Стайлз.
— Восемь, — честно отвечаю я. Конечно, мне бы хотелось, чтобы брат считал меня бесстрашным героем, но реальность диктует свои правила и заставляет меня замирать от страха при виде мохнатых паучьих тел.