И жизнь, и слезы, и любовь
Шрифт:
– Понимаешь, когда ты отдал МИДу столько лет своей жизни, знаешь всех и вся, когда ты уже кое-что понимаешь в дипломатии, менять стезю не очень хочется. – Он оглядел уютный зал ресторана. – К тому же, не скрою, мне нравится Нью-Йорк. И очень нравились Женева и Вена, в которых я работал до этого. Если я перейду в «Нобель-ойл», то вместо уютных ресторанчиков, красивых набережных, парков и бульваров меня ждут одни нефтяные вышки и инспекции нефтеперегонных заводов.
– Возможно, они будут расположены в очень живописных местах, – улыбнулся Андросов. – А если без шуток, Глеб – тебе же предлагают
– Я думал об этом, но… – Всегда решительный и уверенный в себе Басаргин опустил глаза. Андросов видел, как ему нелегко.
– Не стану говорить, что бы сделал я, если б мне предложили это – ведь это предложили не мне, а тебе, что уже свидетельствует о многом, – медленно произнес Андросов. – А хочешь сделаем так – подбросим монетку, и в зависимости от того, какой стороной она упадет, станет ясно, к чему тебя толкает судьба.
– Давай! – с видимым облегчением сказал Басаргин. – Орел!
Андросов выудил из кошелька затертую четверть доллара и подбросил вверх. Монетка со звоном упала на полированную поверхность стола. В мягком ресторанном освещении поблескивали широко расправленные крылья орла.
Андрей улыбнулся:
– Полностью совпадает с моей рекомендацией. Но ты, конечно, еще подумай. И посоветуйся с Машей – ведь именно ей придется разделить с тобой бремя твоего решения.
Две недели спустя в представительстве России был организован прощальный прием по случаю окончания работы старшего советника Глеба Басаргина и его отъезда в Москву. Пришло множество дипломатов почти из всех миссий, аккредитованных в Нью-Йорке, с которыми пересекался по работе Басаргин, пришли его знакомые журналисты, куратор музея «Метрополитен», с которой Басаргин сотрудничал во время выставки произведений «Эрмитажа». Пришел и его старый знакомый – обладатель львиной гривы седых волос и черной, как смоль бороды почти до пояса Осип Бар-Цадик, внук раввина из украинской Умани, поэт и философ, предпочитавший знакомить публику со своими произведениями на небольшой площадке прямо под мостом Куинсборо.
Люди произносили прочувственные речи, желая Басаргину счастливого будущего, а одна эмоциональная советница из представительства Сьерра-Леоне даже разрыдалась. Глеб мужественно принимал нескончаемый поток поздравлений и пожеланий, а затем, улучив момент, подошел к Андрею:
– Наверное, этого не было бы, если б не ты…
Андросов пожал плечами:
– Надеюсь, что мой совет в чем-то помог тебе. Маша ведь тоже тебя поддержала?
Глеб кивнул.
– Интересно, где ты будешь заниматься в Москве теннисом, – протянул Андрей.
Басаргин вздохнул:
– Теперь там уйма кортов, но, боюсь, мне будет не до тенниса. – Он крепко сжал бокал с вином в своих сильных пальцах. – Это и есть как раз то, чего я так опасался.
– Взгляни на это дело иначе: кто-то же должен делать эту работу. А ты ее сделаешь лучше других. Я уверен в этом!
Слова
Правда, одновременно сбылось и другое его пророчество – после перехода в «Нобель-ойл» Глеб уже больше не принадлежал себе, работа поглощала все его время, и если он не находился в бесконечных разъездах по стране и за ее пределами, то работал допоздна в Москве. Его должность подразумевала необычайную ответственность, а судьбы тысяч людей, которые от него зависели, требовали непрестанного внимания. Даже поговорить по телефону с ним было трудно, и поэтому Андрей общался в основном с его женой Машей.
С Машей общалась и Алла Андросова. Алла очень гордилась, что у ее мужа есть такой влиятельный друг, но и немного побаивалась Басаргина – она чувствовала, что Глеб видит ее насквозь. Он оказался, наверное, единственным сотрудником Представительства России при ООН, на кого ее чары не подействовали. А ведь она так старалась ему понравиться… Но он сразу дал понять: не стоит. И Алла поняла…
Но сейчас было не до старых счетов. Басаргин был, пожалуй, единственным, кто мог помочь и ей, и Андрею. Прежде всего – Андрею, потому, что ни у кого не было такого влияния на Андрея, как у Глеба.
Поэтому Алла оделась как на парад, тщательно накрасилась – не очень броско, но эффектно и, довольная полученным результатом, стала ждать назначенного времени. Она точно в 15.00 прибыла к штаб-квартире «Нобель-ойла», расположенной на Цветном бульваре, и не удивилась, когда мужчина лет тридцати, стоящий у тяжелых полированных дверей, сразу направился к ней, мгновенно выбрав ее из более чем двадцати человек и ввел в здание, небрежно кивнув охране: «К Басаргину!»
В кабинете, где все сверкало и сияло, как полагается по статусу одному из влиятельнейших и богатейших людей России, Аллу ожидал Глеб. Он нисколько не изменился с момента их последней встречи в Нью-Йорке. Пожалуй, даже постройнел и помолодел.
Не предложив ей сесть, он почти ласково приказал:
– Не смей мне врать! Я знаю, что происходит с Андреем, и в этом – твоя вина. Но у нас пока есть время и ситуацию можно исправить. – Он внимательно посмотрел на женщину. – Андросов нужен «Нобель-ойлу». У нас на него – серьезные виды, фантастические планы. Мы собираемся разрабатывать нефть на шельфе Тринидада и Тобаго. Надеюсь, ты слышала о таком государстве? – и он скептически посмотрел на Аллу.
В ответ женщина машинально кивнула.
– Так вот, нам там нужен, просто необходим Андросов – с его блестящим знанием английского и испанского языков, с его организаторскими способностями. А главное – с его порядочностью. – И он снова, но уже многозначительно посмотрел на Аллу, как бы говоря: «А я-то знаю, что ты – баба непорядочная».
Алла нервно сжала руки и закусила губу. В другой ситуации она бы так ответила этому наглецу, что тот надолго запомнил бы. Но сейчас ей лучше было вообще позабыть про гордость.
Глеб Басаргин подался вперед: