Ибо я согрешила
Шрифт:
Трехногая лошадь, похоже, была еще и подслеповатой.
– Ладно.
– Меня зовут Шарлотта Дэвидсон, можешь звать меня Чарли. Я ангел смерти.
Из легких как будто выбили весь кислород, пока я стояла, оглядывая ее с головы до ног и пытаясь осознать, что она только что сказала.
Она понимающе улыбнулась:
– Не переживай. Дышать тебе необязательно. Любишь фундук?
Несколько секунд я молчала, а потом спросила:
– Что?
– Фундук в кофе любишь?
Я моргнула и взглянула
– А я могу пить кофе?
– Нет, конечно. Извини. Просто хотела узнать, любишь ли ты кофе с орехами. То есть любила ли. Ну, когда пила.
– Какое это имеет значение? – спросила я, утопая в море замешательства.
– Как ни печально, никакого. Фундук уже молотый, кстати. – Она потянулась к шкафчику за чашкой. – Однако такие детали могут подстегнуть твою память. Ты любишь шоколад? Может быть, желейные конфеты? Или метамфетамин?
У меня отвисла челюсть. Я поискала глазами зеркало.
– О боже, неужели я похожа на наркоманку?
– Нет, - покачала головой собеседница. – Вовсе нет. – Потом бросила на меня украдкой взгляд и добавила: - То есть не очень.
Посмотрев на свои руки, я поняла, что они чересчур худые. И цвет кожи какой-то нехороший. Но разве так не должно быть, когда умираешь? Если бы только я могла вспомнить, кто я такая и как умерла! Однако я помнила только, как упала. А до этого за чем-то тянулась. Но за чем?
– Это нормально, что люди забывают, кто они такие, когда… ну… когда умирают?
Чарли пожала плечами, помешивая кофе.
– Нечасто, конечно, но случается. Особенно если смерть была травматической.
– Возможно, меня убили. – Изо всех сил я старалась вспомнить, протиснуться сквозь плотный туман в голове. – Подождите-ка. Мне нельзя кофе. Нельзя было, когда я была жива.
– Почему?
– Кажется, меня от него тошнит.
Взяв чашку, она пошла в крошечную гостиную. Тогда-то я и заметила невысокого и болезненно тощего мужчину в углу. Он был спиной к нам, босые ноги болтались в нескольких дюймах от пола.
– Говорила же, что это может помочь вспомнить хоть что-нибудь. Кофе в этом смысле многофункциональный продукт. Может, ты болела. Ты лежала в больнице?
Я не выдержала и ткнула пальцем в угол:
– Там какой-то парень…
– А, это мистер Вонг. – Она села за компьютер и подвигала мышью, чтобы «разбудить» экран. – Привет, мистер Вонг, - сказала она и помахала ему рукой. – Как висится?
– Он же…
– Парит, ага. Но ты привыкнешь. Ну так как? Есть идеи, как тебя зовут?
Снова сосредоточившись на Чарли, я все же продолжала одним глазом следить за мистером Вонгом.
– Ни единой. Он мертв?
– Однозначно. К тому же не отличается разговорчивостью. Присаживайся. – Она указала на стул рядом со столом, и я села, пока Чарли регистрировалась в базе данных. – Я собираюсь проверить
Пока сервер обрабатывал запрос, она уселась на стуле с ногами и уперлась подбородком в колено, одновременно стараясь не расплескать кофе, который держала обеими руками. И я поняла, что на ней толстые вязаные носки. Свисавшие за плечи волосы по-прежнему были в полнейшем беспорядке. Она казалась ребенком, который ждет мультиков в субботу утром.
– Вы совсем не похожи на ангела смерти.
– Мне говорили, - отозвалась она и пристально посмотрела на меня. – Мэри Джейн Холбрук.
– Кто? – спросила я.
Чарли снова уставилась на экран.
– Вот черт, не важно. Когда она умерла, ей вроде как было восемьдесят четыре.
Я тоже взглянула на экран, но цвета распадались на пиксели, отчего сильно кружилась голова.
– Проклятье, для своего возраста она очень даже ничего.
– Почему я не могу нормально видеть?
– Ты в другом измерении, - ответила Чарли, не отрываясь от монитора. – А в разных измерениях объекты не всегда выглядят одинаково. Как насчет Дженнифер Сандовал?
– Совсем не знакомо, - покачала я головой. – Я на нее похожа?
– Понятия не имею. Я сейчас в полицейской базе данных. Фоток нет.
Очередное воспоминание всплыло на поверхность, но такое невероятное, такое ужасное, что пришлось прикусить губу, лишь бы не закричать. Наверняка память опять меня подводит. Такого не могло случиться.
– Итак, у меня полный ноль, - сказала Чарли, снова глядя на меня поверх чашки. Она сделала большой глоток, осматривая меня с ног до головы. – Не говоря уже о том, что ты могла умереть в любой точке земного шара и, если на то пошло, в любое время. По твоей ночнушке и прическе не могу сказать ничего, кроме того, что ты скорее всего умерла в пределах последних двадцати лет.
– Двадцати лет? – Я была потрясена. – То есть я шатаюсь здесь уже двадцать лет?
Она кивнула:
– Время в твоем измерении течет по-другому. Нелинейно. А к тебе потихоньку возвращается память, да? Ты вспомнила что-нибудь еще?
Видимо, у меня все было на лице написано: ужас, поразивший меня до глубины души, и страх, сковавший холодом позвоночник.
– Да, но этого не может быть. Просто… Нет, не может быть.
Из-под ресниц на меня смотрели самые сочувствующие глаза на свете.
– Мне ты можешь рассказать, что угодно. У меня с конфиденциальностью строго. А еще мне просто-напросто никто не поверит.
Я посмотрела на свои руки и, что важнее, на запястья. Однако на них не было ни царапинки. Но я помнила, как упала. Может быть, прыгнула с крыши здания или какого-нибудь моста.