Идальго
Шрифт:
— А вы, граф, говорите, что нефть сия во многих землях имеется, так не выйдет ли, что иноземцы ее тоже добывать во множестве станут и доходы наши до размеров ничтожных сведут?
— Ваше величество, пока у иноземцев нет должных технологий, чтобы нефть с выгодой большой получать, однако вы правы: немного лет пройдет — и они, если выгоду в том увидят, сами все придумают. Просто потому, что при верной постановке дела цена керосина за пару лет сведется к гривеннику, но не за пуд даже, а за фунт. А так как дело в Баку поставить быстро не выйдет, года три на построение всего нужного потратить нам придется, я хочу предложить простой способ показать им, что керосин мы им продавать будем хотя и с выгодой, но весьма
— Это как?
— Тут неподалеку, возле Нарвы, в земле есть камень горючий, сланец. Надо очень быстро, еще до конца лета, заложить там шахту, завод выстроить, на котором керосин из камня этого выделывать будут.
— До конца лета завод?
— Ну, фундаменты до конца лета поставить нетрудно, а за зиму и все остальное поднять можно и летом следующим его запустить. Что же до шахты — там неглубоко совсем, ее к октябрю и в работу пустить можно успеть. Зимой вполне камень горючий в Петербург и на санях возить можно, а заводик опытный, где до пару пудов керосина в день их камня выделывать можно будет, я на Васильевском острове до зимы поставлю. Нам несложно все… кое-что потребное на Ижорском заводе мне вообще за пару недель изготовят, а прочее все — строителей-то в городе ой как немало.
— Из камня керосин?
— Ну, почти керосин, в лампе он гореть будет отлично. И по цене получится, если затраты на перевозку из Нарвы не считать, копеек в шесть-семь за фунт. Поэтому продавать его по гривеннику за фунт будет не в убыток, но и барыш любому купцу иноземному великим на покажется.
— Вот умеешь ты, граф, уговаривать! А во что заводик твой выйдет?
— Так сразу и не сказать, но, думаю, если не выпендриваться, то тысяч в двадцать, может в тридцать обойдется. А во что шахта встанет и большой уже завод — это я и посчитать не могу, поскольку никогда строками такими не занимался… здесь, в России.
— Давай тогда, граф, так договоримся: я тебе на постройку завода на остове Васильевском тотчас же даю пятьдесят тысяч серебром и отчета за потраченное спрашивать не стану. Шахту, где скажешь, я людей строить пошлю, пусть горные курсанты на живом примере опыта в работах инженерных набираются. Вот только об одном спросить хочу: а ты снова в свою Аргентину не убудешь? То есть без тебя-то люди дело сделать смогут, как ты тут обещаешь?
— Я, ваше величество, в ближайшие годы вообще никуда отъезжать из России не думаю, тут, сами видите, дел столько, что и за пять лет не переделать.
— И дела сии ты же и придумываешь. Мне давно уже интересно, откуда ты про недра наши столько знаешь? Александр Христианович сказал, что про нефть ты всё замыслил еще два года тому как, а ведь тогда ты в России и пары месяцев не пробыл…
— Я, ваше величество, знаю о недрах российских куда как больше, чем уже рассказал. И не только российских, мне известны богатства недр величайшие всего мира. Но рассказывать о них мне не велено, пока не станут они доступными для людей… пока не будут выстроены дороги к ним, машины для из добычи и прочее все, нужное, чтобы богатства сии людям на пользу добыты были. Так что, будучи русским по крови, желаю я, чтобы именно в России они пользу людям давали как можно быстрее — просто люди в большинстве своем пока сами сего не желают. Вот и приходится людей пинками к счастью загонять…
— А вы, граф, расскажите нам об этих богатствах, а уж мы пути к ним постараемся…
— Нет. Если о них раньше срока известно будет, до поднимать богатства эти будут уже иноземцы, а Россия от них защититься не сможет. И вообще, пока в России не будет миллионов ста жителей, трудно гарантировать, что страна за себя уверенно постоять окажется способна.
— Это Она вам так
— И вам, Александр Христофорович, я рассказывать многое не стану. Ибо мысль изреченная есть ложь, а судить нужно не по словам, а по делам. Ну, примерно так…
— По делам… — задумчиво произнес Николай, — но, я вижу, завершения дел, предлагаемых вами, нам уж увидеть не доведется. Сто миллионов людей в державе, это же сколько лет еще пройти должно?
— Есть мнение, и не только мое, — не удержался я, — что увидеть такое вам весьма несложно будет. Нынче бабы-то за двадцать лет рожают детей по дюжине…
— И что? Вырастает-то сколько? Двое, редко трое…
— Ну давайте считать: если выживет из дюжины детей десяток, то… у нас… у вас в России людей полста миллионов, половина из низ — бабы. Половина этих баб фертильного возраста…
— Какого?
— Ну, рожать способны. И рожают. Так через двадцать лет уже держава прирастет… сто двадцать пять миллионов человек будет в возрасте до двадцати лет!
— А вы может знаете, как младенцев от смерти уберечь?
— Что-то мне подсказывает, что знаю. Не уверен, конечно, что десять из дюжины сохранить в живых получится, но если не попробовать, то и не узнаю наверное никогда.
— Ну, попробуйте. — Николай ненадолго задумался, а затем продолжил: — тут неподалеку, верстах в тридцати, деревенька имеется казенная, ведомства Санкт-Петербургской крепости. Душ нам, правда, всего с полста… по одной на миллион всех русских людей. Там младенцев, по рапорту крепостной комендатуры, в год не менее десятка рождается, сможете из них до лета следующего потерять не более двух-трех? Из затрат на сие в пределах рублей пяти на душу.
— Я попробую, но пока обещать не стану. И возьмусь за это уже по весне: сейчас все же с керосином из камня сланцевого все дела в порядок привести нужно. Хотя… сколько вы говорите, верст тридцать до деревеньки? Я тогда где-то через неделю и деревенькой займусь понемногу, но отсчет душ сбереженных начну все одно с весны.
— Договорились, вы тогда завтра в канцелярию зайдите, там для вас бумаги все приготовят…
Место на Васильевском острове мне Николай, конечно же, не выделил, но получилось даже лучше: он мне «под постройку заводов нужных» просто передал «в пользование безплатное» половину Крестовского острова, всю часть его к западу от Чухонской речки. А лучше получилось не потому, что «от царя подальше», а потому, что остров уже в черту города не входил…
Среди выпускников (и курсантов со студентами) Горного института (как уже, но не совсем еще официально именовался Горный кадетский корпус) я, оказывается, уже некоторый авторитет приобрел. Но важнее всего, что этот (очень странный) авторитет я приобрел у директора этого корпуса генерал-майора Карнеева, после разговора с которым у меня исчезли вообще все проблемы с поиском рабочих на стройку — и даже с поиском инженеров-строителей. А русские горные инженеры оказались такими искусниками!
Мне, откровенно говоря, до «сланцево-керосинового заводика» было примерно как до нынешнего масляного светильника. В смысле, до лампочки: выстроить большой сарай с печкой, в которую можно запихнуть пару стальных реторт — тут дел было недели на две. Но обзавестись собственной (ну, хотя бы относительно собственной) и очень специфической недвижимостью мне уже очень сильно хотелось. Потому что яхта — она все же не вечная, и особенно она не вечная на морозе (все же ее под Карибский климат строили). Две зимы она как-то продержалась, но в Ревеле и морозов серьезных не было никогда, и печка… в смысле дизель-генератор без останова там молотил и приемлемую температуру поддерживал. А в Питере зимой бывает уже совсем холодно, и мне очень хотелось яхту закатить в отапливаемый эллинг.