Идеальный треугольник
Шрифт:
Мучительнее.
Саске иногда хотел быть таким же, как Наруто — сердце на рукаве, весь нараспашку. Все чувства проговаривает, всех уже задолбал своей любовью к Сакуре… Слова теряют свой смысл, если повторять их слишком часто, чувства истираются и замусоливаются, если кричать о них на каждом углу…
И накапливают его, если их подавлять.
Но он был собой и не мог показывать свои слабости. Особенно здесь. Если Узумаки просто прошёлся бы по его гордости, то здесь… Здесь любое отхождение от маски было смертельно опасным. Любая слабость — и стая волков его сожрёт. Так что — сцепить зубы и держать лицо. Пусть он слаб, пусть он действительно ничтожество, главный неудачник мира, но об этом никто
Саске мучила жажда. Жажда, которую не могла удовлетворить вода. Ненадолго, ненамного эту жажду могла подавить кровь — своя и чужая — но потом она возвращалась вновь. О, Саске прекрасно знал, что может удовлетворить её, с чьих губ он хочет слизывать влагу… Истома, желание коснуться, желание вдохнуть — всё это не исчезло с удалением раздражителя, наоборот, фантазии становились смелее и откровеннее.
Учиха молчал. Не отвечал на подначки, меряя окружающих холодным взглядом высшего существа, которому нет дела до земных утех. Не отвечал даже на предложение новых сокомандников заглянуть в бордель. Это могло бы стать выходом… если бы они не были столь отвратительными, продажными и равнодушными. Совсем не таким был Наруто в его воспоминаниях.
А мерзости хватало и в нём.
Днём лишние мысли удавалось подавлять — тренировками, противостоянием с окружающими, необходимостью смотреть в узкие вертикальные зрачки Орочимару. Разум фиксировал происходящее, на каждое движение выдавая варианты внезапных ударов и уходов из-под вероятных атак. Порой Саске казалось, что он живёт сразу в нескольких срезах времени и событий — словно бы шаринган продолжает работать и после тренировок, отчего-то не просто фиксируя чужие движения, но и достраивая их, развивая до конца. О, Учиха вовсе не гнушался сверкнуть алыми глазами на чересчур доставучих звуковиков — но даже он не смог бы пользоваться шаринганом круглосуточно.
А ночью тело словно мстило за то, что днем Саске мог его обуздать.
Сны — все более яркие и четкие. Жгучие, не до конца осознанные желания, неприятные пробуждения на мокрых, испачканных простынях. Учиха злился, пытался ставить тренировки на ночь и отсыпаться днём, пробовал изматываться до предела, когда хотелось заснуть прямо на изуродованном техниками полигоне. Узумаки и в его фантазиях проявлял свое фирменное упорство и забываться не желал. Это не просто раздражало, это доводило до исступления. Саске даже мимолетно пожалел об отсутствии своего дуба. Найти подходящее дерево было несложно, но с тем дубом Учиха как-то немного сроднился. Впрочем, здесь позволять себе такие вольности было чревато. Учиха даже спать старался под присмотром клона, с помощью хенге превращенного в какую-нибудь тумбочку. Или одеяло. Чакрозатратно, конечно, но Саске не собирался ставить под угрозу свою месть из-за того, что у кого-нибудь из Орочимаровых выкормышей перемкнёт в мозгах.
Естественно, все это характер Учихи не улучшало.
Саске вряд ли мог толком отслеживать время — для него все дни были одинаково мерзостными. Он тренировался, осваивал новые техники, способности шарингана, призыв… и при этом чувствовал себя таким слабаком, каким и после Академии не был. Всё бесило, через силу приходилось чуть ли не есть. Какая там ненависть к Итачи — она уже почти и не выделялась на общем эмоциональном фоне Учихи. Хотелось просто прижать к полу того, кто подвернется под руку, и бить до тех пор, пока на его месте не останется кровавая каша. Чтобы без техник, тупо кулаками, чувствуя, как хрустят под ними кости и хлюпает кровь. Саске казалось, что он медленно тонет в черно-алых тенях, словно проваливается в бесконечное Цукуеми. Что-то делает, куда-то спешит, кому-то доказывает… Но смысл всего этого постепенно терялся в алых тенях, пока маячивших только на краю зрения.
Появление Узумаки можно было сравнить с неожиданным ударом под дых.
Пока Саске пытался продышаться, Наруто, как обычно, нёс какую-то высокопарную чушь. Всё такой же шумный, яркий, подвижный — разве что стал выше и шире в плечах. И сменил наконец-то костюм. Узумаки говорил, говорил, говорил… слова сливались в неразличимый гул, а Учиха стоял и попросту пялился на бывшего сокомандника. Наруто как всегда было слишком много, и он играючи вытеснил собой алое марево на границе зрения. На миг у Саске возникло даже желание потереть висок — потому что небо оказалось излишне синим, листва — чересчур зелёной, а джинчурики девятихвостого — слишком настоящим. Хотелось взять его за грудки, встряхнуть хорошенько, заставить заткнуться. Хотелось врезать за то, что у Саске всё сжималось внутри только от этого словесного поноса. Хотелось впечатать в стену за то, что явился весь из себя такой возмутительно живой и жизнерадостный, когда сам Учиха давно уже труп.
Это всё его вина.
Саске ударил. Молча, зло, со всей силы. Не размениваясь на приветствия, гневные крики и прочее… баловство. Внутри него копилось слишком долго, слишком мощно… Самоконтроль будто выключили. Щелчком. Взяли и вырубили. Но на его лице не дёрнулся ни один мускул. Оно застыло маской в одном привычном выражении. Навеки. Эмоции будто забыли путь к его лицу, изливаясь через руки, испуская ненависть вместе с чакрой…
А Наруто… выжил. Выжил и не испугался. И, кажется, даже не изменил своего решения тащить того, кого он по недоразумению называет другом, домой.
Учиха взмахнул рукой, твёрдо решив либо убить белобрысого ублюдка, либо сдохнуть самому. Ибо невозможно.
Но когда это Наруто что-то делал по плану? Особенно по плану Учихи.
Узумаки за это время стал сильнее — гораздо сильнее, чем раньше. Каждый его удар, каждый блок словно плескал кислотой на свежую рану. Опять! Опять всех усилий, всех тренировок до изнеможения оказалось недостаточно!
Да! Сколько! Же! Можно! Оказываться! Слабаком! Рядом! С Наруто!!!
Саске зарычал — не хуже, чем джинчурики во время их последнего боя. Плюнул огнём. Ударил, ударил еще раз. Попытался поймать проклятого Узумаки с помощью Чидори. Метнул свои коронные сюрикены с леской. Но это всё было не то — не так, неправильно, мало! И Саске, повинуясь бушующему в груди огненному шторму, отбросил техники в сторону. Тайдзюцу, только тайдзюцу, в котором Учихи были традиционно сильны!
С каждым ударом Саске захлёстывало все сильней. Он упивался этим боем, он позволил ярости, боли и ненависти нести его в своём мутном потоке — и он не сразу понял, чем именно отличается Наруто от его привычных противников.
В ударах Узумаки не было желания убить.
Да, белобрысый не сдерживался и бил от души… но не было в этом такой понятной и привычной ярости. Не было того болезненного остервенения, с которым нападал сам Саске. У Орочимару не принято было жалеть напарников по тренировкам — и это нравилось Учихе. Наруто же дрался так, словно они всё ещё сокомандники и после драки им придётся заступать на дежурство, чтобы не завалить миссию.
Словно… берёг противника?
— Не смей! — Саске ударил с такой силой, что камень брызнул во все стороны осколками. Жаль, что не чья-то пустая голова. — Не смей меня жалеть!
— Наконец-то! Я уж думал, что тебе тут язык отрезали, Учиха! — фыркнул Узумаки, разрывая дистанцию. — Небольшая потеря, конечно, сразу и не заметишь… А всего-то стоило оскорбить ваше засраное высочество толикой заботы.
Яд лился изо рта Наруто легко и привычно, словно он тысячу раз репетировал эти фразы. Саске даже почти обрадовался — надо же, идеальный мальчишка не такой уж и идеальный. Он всё-таки злился. Всё-таки горел изнутри.