Идеалы христианской жизни
Шрифт:
А самое немудреное слово такого батюшки, светлая жизнь которого вся перед крестьянами, всегда дойдет до души и не останется втуне.
И в первые времена христианства так действительно и было. Жизнь мира языческого и жизнь общины христианской представляли между собой поразительное несходство. Это были действительно ясно до резкости разграниченные два царства: царство людского зла и царство Божией благодати.
В одном – себялюбие, безудержность страстей, невероятная порочность, алчное корыстолюбие; в другом – милосердие и самоотвержение, мудрая воздержанность и чистота нравов,
И самым сильным доказательством своей проповеди, самым неопровержимым доводом своей правоты христианство могло тогда привести короткие слова: «Посмотрите, как живут наши христиане…»
Можем ли мы теперь сказать те же слова о людях, считающих себя христианами? Могут ли эти слова быть сказаны кем-нибудь о нас самих – в доказательство неверующим истины христианского учения?
Мы Бога нашей жизнью не проповедуем, а треплем в грязи наше звание христианина. И вместо того, чтобы дать людям любоваться нашим светом, мы показываем им большей частью одну тьму, и нередко кромешную.
Независимо от проповеди делами, тем, кто может это «вместить», должен также вести живую неустанную пропаганду между теми людьми, с которыми будет связана его судьба.
Остановимся хоть на одном житейском положении. Искренне верующий молодой человек окружен неверующими товарищами.
Одной из главных его задач должно быть стремление привести их к Богу, пробудить и укрепить в них религиозное чувство.
В людях, далеких от веры, может быть такое предубеждение против духовных лиц, что со священником они и говорить не будут, тогда как с товарищем, с которым они хороши, они, хотя с видом некоторого снисхождения и одолжения, поговорят и на непривычные для них духовные темы, и, может быть, настанет час, когда они этими темами действительно заинтересуются.
И глубокая убежденность товарища, к которому они относятся с уважением и доверием, его горячее желание, чтобы в пробудившейся вере своей тот получил то самое сокровище, которым он давно владеет, сделает свое дело и потихоньку, незаметно может привести его к вере.
Мне лично известен такой случай.
В одной семье крупных помещиков, преданной Церкви, один из сыновей, очень способный и развитой молодой человек, стал отходить от веры под впечатлением книг графа Л. Н. Толстого, которого он даже лично посетил.
В это время он познакомился с одним человеком старше его лет на пять. Этот еще более, чем он, преклонялся перед литературным гением графа Л. Н. Толстого, но совершенно не сочувствовал его убеждениям и жалел тех, на кого его проповедь производила впечатление.
Молодые люди сошлись и, подолгу беседуя о разных предметах, конечно, касались часто и вопросов веры.
Старший, сочувствуя младшему, страдал из-за того, что тот находится под таким ложным влиянием, и их споры, во время которых оба увлекались, превращались почти что в ссоры.
Однажды оба они ехали в далекую деревню на охоту, и на одной станции, где ночью меняли поезд, начав вновь о том же вопросе, наговорили друг другу таких резкостей, что старший, более впечатлительный, решил вернуться обратно, хотя было сделано более половины полуторатысячеверстного пути, и еле его могли успокоить. Так как погода была морозная, а они говорили на воздухе, то он получил сильный насморк, но оба они впоследствии вспоминали это событие своей молодости с удовольствием.
Младший опять вернулся постепенно к Церкви, и, вероятно, это чувство, что о нем так беспокоились и так желали возвращения его к прежней вере, немало помогло ему вновь найти себя.
В переходном возрасте, очень впечатлительном, когда по самой природе вещей мальчик стремится вырваться из-под домашней опеки, очень часто бывают случаи колебания веры или полного оставления ее. Со всех сторон на неокрепший мозг лезут отрицание товарищей, известные книги известных писателей, которые завораживают неопытную молодежь одним своим именем. И не в силах сам разобраться во всем самостоятельно, подросток делает то, что ему кажется самым легким: он огулом подчиняет себя отрицанию.
И сколько бывает тут недоразуменного, непродуманного; сколько таких явлений, которые могли бы казаться смешными, если б не относились к столь важной и священной области.
Я знал одного московского гимназиста, который в течение года, начитавшись отрицательных книг, любил громко заявлять о своем неверии. Однако если он был уверен, что за ним не наблюдают, он очень был не прочь, идя в гимназию в то утро, когда его должны были спросить из трудного предмета, приложиться к иконе, вделанной в стену храма почти против гимназии и принимавшей лобзания младших ее классов… Когда же наступали экзамены, он клал в ручку для пера кусочек ваты от чтимой в Москве Иверской иконы и вообще предпринимал целый ряд действий, которые, по его мнению, должны были обеспечить ему небесную помощь.
Все это, конечно, не определяло характер мальчика. Но как часто, в менее отталкивающих чертах, замечается эта рознь между сердцем, ищущим в вере утешения и поддержки, и неокрепшим мозгом, который гипнотизируют модные отрицательные теории.
Один студент выдающихся способностей, очень много читавший и человек горячей души, говорил как-то хорошему своему знакомому о разных своих религиозных сомнениях и о том, между прочим, что он совсем не понимает культа мощей и икон.
Прошло с полгода. Тот знакомый заехал как-то, сильно спеша, в часовню Иверской иконы. Народу было в ней так много, что он, поставив свечу, не стал ожидать очереди приложиться. Каково же было его удивление, когда в длинной веренице лиц, медленно приближавшихся к иконе, он узнал того своего знакомого студента.
Он рад был, что тот не видел его, так как впечатление для того от этой встречи могло быть только отрицательным. Но тот студент был чрезвычайно искренний человек, не чета тому гимназисту, и его знакомому оставалось только подивиться, как много разногласия в одной и той же душе человеческой.
И вот с этими людьми, с одной стороны страдающими духом отрицания, а с другой – таящими в себе неугасимую жажду веры, надо обходиться людям, которые им желают добра и которые сами веруют, в высшей степени бережно.