Идеи и интеллектуалы в потоке истории
Шрифт:
единомышленников, соперничающие между собой). На основе
изучения множества биографических источников Коллинз выстроил
несколько десятков «сетевых карт» — схем личных знакомств между
философами и учеными для всех рассмотренных им традиций. Этими
картами охвачено 2 670 мыслителей. Громадность эмпирического
материала не подавляет, поскольку он осмыслен в единой стройной
теоретической схеме.
Это единство социологической теории, применяемой для разных
эпох
находится в прямом противоречии с до сих модным среди
отечественных ученых цивилизационным подходом, подразумевающим
уникальность, несравнимость, смысловую замкнутость каждой крупной культурной традиции (то, что Коллинз
называет «партикуляризмом»).
Автору книги удается пройти между Сциллой и Харибдой. С
одной стороны, везде с интеллектуалами происходит «одно и то же»:
идет кристаллизация групп ( фракций); мыслители и их группировки
ищут и используют организационные основы, спорят между собой,
что составляет основу интеллектуальных ритуалов с обменом
культурным капиталом и эмоциональной энергией, формулируют
интеллектуальные позиции, соперничают между собой за
пространство внимания, делятся или объединяются, заимствуют и
распространяют вовне свои идеи, комментируют классиков,
переживают периоды расцвета творчества и времена идейного застоя,
образуют соответствующие интеллектуальные сети (те самые связи
личных знакомств между мыслителями), завоевывают
долговременные интеллектуальные репутации при условии
непрерывности спора во многих поколениях, достигают все более
высоких уровней абстракции и рефлексии, развивая космологические,
метафизические, эпистемологические и другие последовательности.
С другой стороны, везде и во все времена это происходит по-
разному: уникальность отнюдь не игнорируется, но Коллинз
показывает, каким именно образом эти неповторимые конфигурации
складываются из принципиально общего состава «ингредиентов»
интеллектуального творчества.
293
Данный вызов нашим привычным установкам и ходам мысли
является лишь одним из множества содержащихся в книге. Почти
каждую крупную тему Коллинз начинает с «расчистки поля» —
устранения самых расхожих идейных клише, связанных с этой темой.
Это касается таких
«обусловленность творчества личной гениальностью автора»,
«непознаваемость истоков творчества, лежащих в глубине уникальной
и неповторимой личности», «смещение древнегреческой философии к
индивидуализму вследствие поглощенности полисов огромной
империей», «неподвижность китайской мыслительной традиции»,
«неспособность китайского стиля мышления к отвлеченным
абстракциям», «гармоничное единство индийской религиозно-
философской традиции», «вторичность и догматизм мусульманской
философии», «передаточная роль мусульманских и иудейских
философов от Греции к средневековой Европе», «догматический и
нетворческий характер средневековой схоластики», «угнетающее
влияние религиозного догматизма и благотворное влияние свободы
мысли на творчество», «секуляризация в Европе XVIII–XIX вв. как дух
времени», «немецкий классический идеализм как естественное
развитие интеллектуальной традиции Просвещения», «утрата былой
целостности философии при расщеплении ее на отдельные
направления мысли в XX в.», «индивидуализм экзистенциалистов»
и т. д. Избавление от иллюзий и мифов, постоянная встреча с новым
неожиданным поворотом мысли, который оказывается подкрепленным
вполне солидными сравнительно-историческими доводами, — вот
один из источников интеллектуального наслаждения от знакомства с
книгой Коллинза. Но и это еще не является ее главным достоинством.
В каких же понятиях ухватить основное значение этого
фундаментального труда? «Социология философий» являет собой плод
интеллектуального творчества, поэтому вполне законно применить к
этой работе понятия, модели, концепции, представленные в ней самой.
В книге есть достаточно материала для трактовки крупных
интеллектуальных свершений. Коллинз не склонен присоединяться к
общему привычному хору восхваления грандиозных творческих фигур,
будь это даже Платон, Аристотель, Декарт или Кант. Мысль автора
состоит в том, что такого рода мыслителям посчастливилось «пожать
плоды» признания той работы, которая в немалой части была
выполнена до них и рядом с ними — в интеллектуальных сетях,
накапливающих разнородный культурный капитал. При непременном
сочетании больших амбиции, достаточной эмоциональной энергии и
способности синтезировать разные идейные линии получается
феномен «великого мыслителя». Такая работа всегда связана также с
подъемом на новый уровень абстракции и рефлексии, открытием