Идеи и интеллектуалы в потоке истории

Розов Николай Сергеевич

Сценарий 6 практически не вероятен, но все же я его приведу для

полноты спектра. В качестве мыслительного эксперимента представим

себе ситуацию, что данная книга получила исключительно большую

популярность и стала оказывать доминирующее влияние

в современном российском интеллектуальном сообществе. В мировой

истории мысли так было неоднократно с учениями Платона,

Аристотеля и Канта, происходило с доктринами Плотина, Фомы

Аквинского,

Лейбница, Гегеля, а также (в соответствующих

традициях) — с учениями Шанкары, братьев Чэн и Чжу Си, ал-Газали

и ал-Фараби. Не так давно сама русская философия находилась почти

в полном идейном подчинении у марксизма, причем этот факт нельзя

сводить к чисто политическому принуждению. Чем же грозит

догматизация «учения Коллинза»? Есть ли чего остерегаться?

Постоянный упор в самой доктрине на интеллектуальные конфликты,

споры и противостояния не позволит превратить ее в единую жесткую

идеологию. Скорее всего, быстро произойдет раскол, например, на

«философствующих» и «социологизирующих», на «субъективистских»

и «объективистских» толкователей учения. Непременно появится

300

мощная «антиколлинзовская» оппозиция. Вместе с тем, чтобы

уверенно отстаивать доводы против положений «социологии

философий», представители оппозиции вынуждены будут взять в руки

то же оружие — широкий историко-сравнительный анализ и

альтернативную социологическую теорию.

Борьба таких «тяжеловесов» вполне может стать весьма острой и плодотворной.

При равновесии сил и возникновении патовой ситуации, скорее всего,

появится скептицизм с лозунгом «чума на оба ваших дома» и/или

обобщающий синтез с последующим новым циклом расщепления

сильных позиций, слияния слабых позиций и т. д. Иными словами,

интеллектуальное развитие будет опять-таки продолжаться по модели

того же Коллинза, хоть его догматизированное учение и будет

раскритиковано. Опасность может представлять только такое

доминирование нового учения, которое принуждает отказываться от

прежних местных традиций, от собственных идейных культурных

корней (см. об этом ниже в обсуждении закономерностей «идейного

импорта»). С учетом этой поправки, серьезное принятие идей

Коллинза, вплоть до «подчинения» им, не остановит

интеллектуальную динамику, но лишь сообщит ей новый импульс и

глубину.

Сценарий 7. Тот вариант реакции философского сообщества на

книгу Коллинза, который представляется самым интригующим и

перспективным. Возможно ли, освоив богатое положительное

содержание книги Коллинза, сосредоточить внимание на том, чего

в ней нет, но указание

на что можно в ней вычитать?

Прислушаемся к тому, что говорит сам автор книги о других

учениях:

«... несовершенства больших доктрин являются источником их вызова.

Но должно быть величие обеих сторон: великие доктрины и великие

несовершенства».

Для уточнения существа «великих несовершенств» у Коллинза есть

ключевой термин — глубокие затруднения. Это такие проблемы,

попытки решения которых ведут к многообещающим результатам, но

неизбежно приводят и к следующему слою проблем. Коллинз поставил

и решил очень много сложных задач в своей фундаментальной работе,

но все же главное ее достоинство носит как бы «апофатический

характер»: это то, на что он замахнулся, на что указал, о чем намекнул,

что можно у него вычитать, но решения чего в книге нет.

Укажем на самые очевидные примеры в сфере научных проблем.

Коллинз утверждает в первой, теоретической главе возможность

предсказывать содержание творчества, представляет для этого

резонные доводы, но в остальной части книги практически ничего так

и не предсказывает. Далее Коллинз обоснованно утверждает, что при

перегруппировках сильные позиции делятся, а слабые соединяются, но

301

какие позиции и при каких условиях окажутся сильными, а какие

слабыми, — до сих пор остается во мраке неизвестности. Коллинз

смелыми крупными мазками рисует соединения идейных

последовательностей в разных традициях мировой философии, где

скрещиваются космологическая, метафизическая, эпистемологическая,

оккультная, естественнонаучная, математическая последовательности,

но почему, при каких условиях это должно происходить так или иначе

— опять же неизвестно. Замах сделан, а броска нет. Для многих

критиков это будет поводом для злорадства и ехидных насмешек, но

рано или поздно найдутся смельчаки, которые осмелятся этот

интеллектуальный бросок совершить.

Область философских глубоких затруднений, открывающаяся

благодаря «Социологии философий», менее ясна, чем область научной

проблематики. Более или менее уверенно можно оказать на

следующие возможные направления мышления.

При всей законной гордости в достоинствах философской

рефлексии нам, философам, полезно признать, что весьма

основательную рефлексию над процессами и закономерностями

философского творчества на этот раз совершил отнюдь не философ, а