Идентификация
Шрифт:
– Дело не в тебе. Я… Я же с Джеймсом, – сказала я, соображая, не слишком ли жестоко это прозвучит. – Я люблю его.
Релм улегся иначе, но не отстранил меня – наоборот, обнял крепче.
– Я понимаю, – прошептал он.
– Я его найду, – говорила я, получалось, что себе. – Программа не сотрет Джеймса из моего сердца. Я знаю, что не сотрет.
– Ну, если вам суждено… – сказал Релм совсем как моя мать. В его словах угадывалась обида. Я не ответила, лежа в его объятиях и зная, что не должна этого позволять. Никто не прогонял меня в палату, и когда я начала засыпать, чувство вины отпустило, пусть и ненадолго.
По телу разливалось приятное онемение чувств.
Глава 11
Проснувшись, я огляделась: белые стены без единого пятнышка. Одна в кровати в своей палате. Заснув в комнате Релма, я проснулась в три утра и ушла к себе, чувствуя странное опустошение.
В столовой Релм ждал меня за столом с дурацкой широкой улыбкой на лице. Его друзья засвистели, когда я подошла в своей лимонно-желтой пижаме, держа на подносе тарелку с яичницей. Релм ткнул Шепа локтем в грудь:
– Вали отсюда, чувак.
Но его улыбка не потускнела.
– А в чем дело? – спросила я, присев рядом. Мне безразлично, что обо мне говорят, лишь бы не приставали. После Роджера, надеюсь, никто не под-катит.
Релм пожал плечами:
– Они якобы видели, как вчера вечером ко мне в комнату заходила девушка. Если они решили, что это ты и у нас все было, это не моя вина.
– А ты не отрицал?
– Не-а, и это тоже не моя вина. Надо маскироваться, если не хочешь, чтобы тебя узнавали. – Релм открыл для меня пакетик молока и снова начал рассеянно есть свою яичницу. Я смотрела на молоко, думая, что открыть пакет – очень любезный жест, пусть даже и несколько собственнический.
– Я вот что хотела спросить, – начала я. – Сколько вы здесь еще пробудете?
Релм помолчал, не поднимая глаз.
– Две недели. А ты на полторы дольше.
Во мне пробудилась паника.
– Полторы недели – это долго, – сказала я треснувшим голосом. Жутко оставаться здесь одной, да еще превратившись в незнакомку с моим лицом. И с Роджером, который уже порядком взбешен.
– Красота моя, – сказал Релм, – все будет замечательно.
– Не будет, – прошептала я. – Я все забуду. А Роджер? Что он сделает, когда у меня не будет сил сопротивляться?
Веселость Релма сразу пропала.
– Роджер больше к тебе не подойдет, обещаю. Я ему не позволю.
– Тебя здесь не будет.
Релм, сидя с каменно-серьезным лицом, посмотрел мне в глаза:
– Даю тебе слово, я ему не позволю. Я пойду на все, но тебя он в жизни больше не тронет.
Он говорил всерьез. Я опасалась за него, но Релм улыбнулся, отчего страх сразу прошел, и поцеловал меня в щеку. Поцелуй пахнул яичницей. После этого Релм снова вернулся к завтраку.
При осмотре доктор Фрэнсис сказал, что я набрала фунт. Он остался доволен и скорректировал мне дозу лекарств, сказав, что я иду к выздоровлению семимильными шагами и можно наконец уменьшить вводимые препараты. Я хотела ему верить, но не верила, ведь он работает в Программе.
После осмотра он проводил меня к доктору Уоррен. Ее лицо озарилось радостью от встречи со мной. Волосы она стянула в высокий девичий пони-тейл, а костюм сменила на цветную блузку.
– Хорошо выглядите, – пробормотала я. Она улыбнулась:
– Да вот, для разнообразия. Нам сегодня нужна Мэрилин? – Она пододвинула мне чашку с таблеткой.
– Угу.
Заметно напрягшись, доктор Уоррен махнула рукой. Вошла медсестра, крепко взяла меня за локоть и воткнула иглу. На этот раз я разболталась гораздо быстрее – видимо, вопреки обещаниям доктора Фрэнсиса дозу увеличили. Впрочем, у меня все равно осталось мало воспоминаний.
Я без сил опустилась в кресло.
– Что сегодня ковырять будете? – спросила я.
– Я только слушаю, Слоун, больше ничего не делаю.
– Врете.
Доктор Уоррен вздохнула.
– За что ты так любишь Джеймса? – спросила она. – Он напоминает тебе время, которое ты проводила с братом?
– За красоту, – засмеялась я, прислонившись виском к спинке кресла. Она просто ненормальная, если ждет от меня откровенности.
– Тебя заденет, если я скажу, что Джеймс тебя не любил?
Я возмущенно уставилась на нее.
– Что?!
– Я просмотрела его медкарту. Джеймс рассказал своему консультанту, что чувствовал себя обязанным заботиться о тебе. Он берег тебя, потому что ты была нездорова, и он не хотел, чтобы ты умерла, как твой брат.
Джеймс явно пытался меня выгородить, но все равно слова доктора Уоррен больно задели меня.
– Джеймс меня любил, – прошипела я. – И никакие нагромождения лжи этого не изменят.
– Откуда тебе это знать, Слоун? Когда ты поняла, что он тебя по-настоящему любит?
– Так я вам и сказала, – фыркнула я.
Доктор Уоррен кивнула и подняла палец, обращаясь к Мэрилин:
– Еще укол, пожалуйста.
Я только и успела почувствовать боль выше локтя, когда Мэрилин вколола мне новую дозу.
– Вы не имеете права, – сказала я, испугавшись передозировки.
– Слоун, мы будем делать все, что нужно, чтобы спасти твою жизнь и остановить эпидемию. Пожалуйста, помогай, иначе отправишься в процедурную.
Угроза меня здорово напугала. Что они со мной будут делать? Распилят череп, чтобы покопаться в мозгу? Потирая руку, я с ненавистью глядела на доктора Уоррен.
– Ладно, – сказала я. – Ладно.
Мэрилин вышла. Доктор Уоррен занесла ручку над моей картой, готовая записать то, что я скажу. Я подумала солгать, но меня окатило жаркой волной, и я сделалась слишком слабой для лжи.
– Джеймс уже встречался с девушками до меня, и немало, – начала я. – Когда мы объявили себя парой, они сплетничали, что это из-за смерти моего брата. Несли такую же фигню, как вы. Они не знали, что мы встречаемся уже некоторое время, а мне было неловко их поправлять, раз от Брэйди я это утаила. Со смерти брата прошло всего несколько недель, когда родители усадили меня и завели разговор. Оказывается, они за меня волновались, но я держусь молодцом, лучше, чем они сами. Однако их беспокоят наши с Джеймсом отношения: два человека, пережившие трагедию, не должны оставаться вместе, это повышает риск суицида. Я парировала, что тогда им самим надо разойтись. Мать дала мне пощечину. До сих пор помню, как жгло щеку. Да, я сказала ужасные слова, но не извинилась. И уже не извинюсь, потому что все забуду… Я выбежала из дому, села в машину и поехала прямо к Джеймсу домой. Был уже одиннадцатый час, и дверь открыл его отец, явно рассерженный.