Идентификация
Шрифт:
– И что ты с нами делаешь?
Он поморщился, будто зная, что мне не понравится ответ.
– Формирую здоровые отношения, восстанавливаю связи с окружающим миром, чтобы подростки не чувствовали себя оглушенными после выписки. У нас случались рецидивы и срывы; исследователи выяснили, что это результат психической травмы при повторной ассимиляции. Эмоции – как обнаженные нервные окончания; без подготовки это все равно что отправлять назад открытую проводку.
– И ты не притворялся моим другом? – с вызовом спросила я. – Не
– А как ты думала? – сказал он. – Лечение необходимо контролировать. Поверь мне, красавица, ты не захотела бы ходить с половиной воспоминаний. Так недолго и с ума сойти.
Я выдернула руки и оттолкнула его.
– А целоваться со мной – тоже часть реабилитации? – Мне было неловко это говорить, но я чувствовала себя обманутой, будто меня использовали.
Релм покачал головой:
– Нет. Этого я не должен был делать.
– Тогда зачем делал?
Релм опустил взгляд.
– Ты мне не безразлична. Я одинок. Если я не пациент, это не значит, что нахожусь в такой же изоляции, как и ты, – я здесь пять недель, Слоун. Хочу уйти и предлагаю тебе уйти со мной.
Я снова его оттолкнула – он налетел на спинку кровати. Релм не пытался защититься. При мысли, что ему ничто не мешает уйти в любой момент, а меня здесь держат насильно, я готова была его возненавидеть.
– А Роджер? – вспомнила я. – Он тоже в этом участвовал?
– Нет, – сказал Релм. – Раньше да, сейчас нет. Он не имел права делать то, что делал. Клянусь, я не знал…
– Знал. Какая теперь цена твоему слову?
– Не знал я, Слоун. Я бы на все пошел, чтобы тебя защитить.
– До или после того, как ты помог им стереть мою жизнь? Ты думаешь, я это прощу? Тебе кажется, я хоть когда-нибудь это переживу?
– Надеюсь, – сказал он. – Я… – Релм замолчал. Сейчас он казался еще бледнее обычного, словно на грани обморока. – У меня ничего не было. С тобой я впервые понял, что смогу построить жизнь заново. Когда я уйду отсюда, у меня будет шесть недель до возвращения в другой корпус Программы. Я связан двухлетним контрактом, который не могу нарушить, иначе мне сотрут начисто память. Я хочу спасти нас обоих. Может, когда тебя отпустят, мы останемся вместе?
Я засмеялась. Понимала, что это жестоко, но мне было все равно. Я хотела быть жестокой. Чтобы он понял, как больно мне сделал.
– Этому не бывать, – отрезала я. – Твой контракт может закончиться скорее, чем ты думаешь, потому что терапия на меня, похоже, не подействовала, Майкл.
Последнее слово вышло у меня каким-то рычанием.
Релм схватил меня за запястья и притянул к себе.
– Не говори так. Ты отсюда выйдешь, но не путем сопротивления. Так тебя не выпустят.
Я презрительно фыркнула.
– И что прикажешь делать? С тобой целоваться, пока не выпишут?
Он опустил руки.
– Нет. Я пойму, если ты не захочешь больше со мной говорить. Пожалуйста, поверь, это не было частью работы. Я целовал тебя, потому что хотел. Ты сильная и умная, ты вдохнула в меня желание жить, Слоун. – Он поглядел мне в глаза. – Но ты не должна никому рассказывать, потому что скомпрометируешь меня.
В дверь громко постучали. Мы вздрогнули. Я быстро вытерла лицо, взгляд Релма метался от меня к двери. Ручка повернулась, и медсестра Келл сунула голову в палату.
– Я принесла вам лекарства, дорогие мои, – сообщила она до тошноты сладким голосом. Плечи у нее были напряжены, и я поняла, что некоторое время ей пришлось нас искать.
– Выпей, – едва слышно сказал мне Релм, взяв чашку, протянутую ему медсестрой, и кивнув в знак признательности. Я взяла с подноса вторую чашку.
У меня так дрожали руки, что, уверена, медсестра Келл заметила. Я посмотрела в картонную чашку, но не взяла таблетку, с вызовом глядя на Релма. Выражение его лица стало умоляющим.
– Нет, – сказала я медсестре Келл. – Сегодня я обойдусь без этого.
Я поставила чашку на поднос и отошла как можно дальше, остановившись у тумбочки Релма. Меня трясло от гнева и ненависти. Я порву это проклятое заведение на части.
Я слышала, как Релм что-то шепчет медсестре, но не обернулась. Пусть оба катятся к чертям вместе с доктором Уоррен. Мне уже не хотелось даже домой – я их уничтожу.
– Ну хорошо, – сказала медсестра Келл с натянутой веселостью. – Остальные в комнате досуга, присоединяйтесь.
– Через секунду выйдем, – ответил Релм. Оглянувшись, я увидела, что он за мной наблюдает. На лбу проступили морщины. Медсестра Келл прикусила губу и вышла, оставив нас одних.
– Что в таблетке? – спросила я.
– То, что поможет тебе расслабиться, – подавленно ответил он.
– А в твоей, Майкл?
– Как обычно, сахарная пилюля.
Я в несколько шагов пересекла комнату и дала ему пощечину. У меня даже заболела ладонь. Он вздрогнул, схватил меня за плечи и ударил о стену так, что я задохнулась. На его лице выступил красный след. Релм громко сопел, еле сдерживаясь.
– Ну, ударь меня, – зарычала я. – Швырни на пол, заложи врачам! Все равно тебе с рук не сойдет. – Я подалась вперед и бросила ему в лицо: – Я всем расскажу.
Лицо Релма разгладилось, он опустил руки. Мы стояли друг против друга, тяжело дыша. Но вместо того чтобы повиниться, Релм вдруг поцеловал меня сильно, глубоко. Я пыталась отвернуться, но Релм был настойчивым и страстным. Мне этого так не хватало. Несмотря ни на что, это казалось настоящим. Мне нужно что-то настоящее после нагромождений лжи. Я перестала сопротивляться.
Но едва его язык коснулся моего, что-то острое вонзилось мне в бедро. Я вскрикнула и оттолкнула Релма. Он держал шприц. Прозрачная жидкость еще капала с иглы.