Иди, вещай с горы
Шрифт:
– Они видят бедного человека, который старается служить Господу, – пробормотал отец. – В этом – вся моя жизнь.
– Значит, твои дети сделают все возможное, чтобы избежать подобной жизни. Это я тебе обещаю. Попомни мои слова.
Отец повернулся к ней, перехватив взгляд, каким обменялись женщины. Мать по причинам, не имеющим ничего общего с отцовскими, тоже хотела, чтобы тетя Флоренс помалкивала. Отец усмехнулся и стал накладывать Рою на лоб повязку. Джон видел, как мать опустила голову и плотно сжала губы.
– Слава Богу, – наконец произнес отец, – что ему не
Мать склонилась над Роем, тревожно бормоча ободряющие, ласковые слова. Но Джон сообразил, что мать мгновенно оценила состояние глаза, поняла, что ущерба для жизни нет, и больше не волновалась за Роя. Она просто тянула время, готовясь к тому моменту, когда ярость мужа обрушится на нее.
Теперь отец обратил внимание на Джона, стоявшего у застекленной двери с малышкой на руках.
– А ну-ка, подойди сюда, парень, – велел он, – и посмотри, что сделали белые с твоим братом.
Джон приблизился к дивану, стараясь сохранять под отцовским гневным взглядом гордую осанку принца перед эшафотом.
– Ну, – и отец больно схватил его за руку, – смотри на своего брата!
В темных глазах лежащего Роя не было никакого выражения. Но по усталой, нетерпеливой складке юного рта Джон понял, что брат не хочет, чтобы он затаил на него обиду. Нет здесь ничьей вины – ни его, ни Джона, будто говорил взгляд Роя. Просто их отец – выживший из ума фанатик.
Наблюдая за отцом, можно было подумать, что перед ним грешник, которого из-за его мерзких дел следует заставить смотреть в пропасть, – отец даже слегка отодвинулся, чтобы рана Роя была лучше видна.
От середины лба, где начинались волосы, порез ножом (к счастью, не очень острым) тянулся к кости над левым глазом: рана напоминала неровный полумесяц и заканчивалась рваным, размытым «хвостом», изуродовавшим бровь мальчика. От времени этот полумесяц потемнеет и сольется с темной кожей Роя, а вот жестоко разорванная бровь не срастется. Это останется на лице навсегда, внося нечто насмешливое и зловещее в облик Роя. Джон чуть не расплылся в улыбке, но взгляд отца подавил это желание. Конечно, кровавая рана выглядела сейчас ужасно и, вероятно, пронеслось в голове у Джона, доставляла Рою страшную боль. Терпеливо переносивший эту пытку брат вызвал у Джона непроизвольное сочувствие. Он представил, что тут поднялось, когда Рой, спотыкаясь, с залитыми кровью глазами явился в дом. Однако брат не умер, он все тот же, и, как только ему станет немного лучше, опять шмыгнет на улицу.
– Ты понял? – услышал он голос отца. – Его белые отмолотили. Эти белые, которых ты так любишь, чуть не перерезали твоему брату горло.
Джона возмутило отцовское преувеличение: только слепой, пусть даже и белый человек, мог так неточно целиться в горло Роя, а мать спокойно и уверенно произнесла:
– Он тоже хотел их порезать. Вместе со своими друзьями-хулиганами.
– Вот именно, – поддержала ее тетя Флоренс. – Я не слышала, чтобы ты поинтересовался, как все случилось. Похоже, ты решил настроить брата против брата и заставить нас страдать, потому что у твоего любимчика неприятности.
– Я ведь попросил тебя заткнуться! – выкрикнул отец. – Не вмешивайся не в свое дело. Это моя семья и мой дом. Хочешь получить по физиономии?
– Только попробуй, – сказала тетя, и в ее спокойствии ощущалась ярость не меньшая, чем в вопле отца. – Обещаю, что больше тебе никогда не захочется этого делать.
– Успокойтесь, – попросила мать, вставая. – Ничему уже не поможешь. Что сделано, то сделано. Нужно на коленях возблагодарить Господа, что не случилось худшего.
– Аминь, – кивнула тетя Флоренс. – А теперь вразуми этого глупого ниггера.
– Да, вразуми своего глупого сына, – обратился отец со злобой к матери, решив не обращать внимания на слова сестры. – Того, что стоит здесь. Скажи, что Господь его предупреждает. Вот как белые поступают с чернокожими. Я говорил это не раз, теперь сами видите.
– Господь его предупреждает? – задохнулась от возмущения тетя Флоренс. – Его предупреждает? Габриэл, ты в своем уме? Ведь это не он отправился на другой конец города драться с белыми мальчишками! А тот, что лежит на диване. Это он сознательно со своими дружками поехал в Уэст-Сайд, намереваясь затеять драку. Ума не приложу, что творится в твоей голове.
– Ты хорошо знаешь, – продолжила мать, глядя на отца, – что Джонни не гуляет с такими мальчиками, как дружки Роя. Ты много раз лупил здесь Роя за то, что он водит дружбу с плохими ребятами. Рой сам виноват, что натворил такое, чего нельзя делать, и давайте покончим с этим. Благодари Бога, что твой сын остался жив.
– При твоей заботе он мог бы и ноги протянуть, – заметил отец. – Не похоже, что тебя беспокоит, жив он или нет.
– О Боже, – простонала тетя Флоренс.
– Он и мой сын! – воскликнула мать. – Я носила его в себе девять месяцев и знаю так же хорошо, как и его отца. Он – твоя копия. И вот еще что. У тебя нет права так со мной обращаться.
– Думаю, ты знаешь, – проговорил отец, тяжело дыша, – все о материнской любви. Ты объяснишь мне, как может женщина целый день сидеть дома и в то же время допустить, чтобы ее собственная плоть и кровь, ее сын, скитался неведомо где и его чуть не зарезали. И не уверяй, будто не можешь остановить его, потому что я помню свою мать, да упокоится ее душа. Она нашла бы, что сделать.
– Она и моя мать тоже, – заметила тетя Флоренс, – и я, в отличие от тебя, хорошо помню, как тебя часто приносили домой полумертвого. Мама не знала, как поступить. У нее руки устали драть тебя, как устают они и у тебя, когда ты учишь своего сына.
– У тебя язык без костей! – заявил отец.
– Я не делаю ничего плохого, – возразила тетя Флоренс, – просто пытаюсь достучаться до твоей большой, глупой, черной, упрямой башки. Не надо обвинять во всех грехах Элизабет. Лучше на себя посмотри.
– Успокойся, Флоренс. Все в порядке, – сказала мать. – Забудем об этом.
– Каждый день, – бушевал отец, – я выхожу из этого дома и работаю, чтобы детям было что есть. И разве у меня нет права просить мать моих детей присмотреть за ними, чтобы они не свернули себе шеи, пока меня нет дома?