Иди, вещай с горы
Шрифт:
Он в ужасе поднял голову, не осмеливаясь спрашивать подробности, но мальчишки тоже выглядели не лучшим образом – вид у них был такой, будто они участвовали в драке. И, судя по пристыженным физиономиям, победили явно не они. Джон увидел на пороге кровь, следы крови были и на кафельном полу холла. Посмотрев на мальчишек, которые по-прежнему следили за ним, он торопливо двинулся вверх по лестнице.
Дверь в квартиру была приоткрыта – ясно, ждут Сару. Джон тихо вошел внутрь, чувствуя подсознательное желание сбежать. В кухне горел свет, хотя там никого не было, – впрочем, свет горел во всей
На полу тоже были капли крови; размазанные кровавые следы остались и на лестнице.
Все это ужасно напугало Джона. Стоя посреди кухни, он пытался представить, что все-таки в его отсутствие произошло, и долго собирался с духом, прежде чем войти в гостиную, где находилась вся семья. Рой и раньше попадал в разные переделки, однако новая беда могла стать началом исполнения пророчества. Джон снял пальто, бросил его на стул и уже направился в гостиную, когда услышал быстрые шаги Сары на лестнице.
Девочка вихрем влетела в кухню, в руках она держала громоздкий пакет.
– Что случилось? – прошептал Джон.
Сара посмотрела на него удивленно, в ее взгляде была какая-то сумасшедшая радость. Джон в очередной раз подумал, что сестра ему не нравится. Отдышавшись, она выпалила с торжествующим видом: «Роя пырнули ножом!» – и побежала дальше, в гостиную.
Вот оно что. Роя пырнули ножом. Что бы это ни значило, ясно одно: сегодня отец будет невыносим, просто ужасен. И Джон медленно вошел в гостиную.
Отец и мать стояли на коленях перед диваном, на котором лежал Рой, между ними был тазик с водой, и отец смывал кровь со лба сына. Мать могла бы делать то же самое, только нежнее, однако отец ей не позволил – он не желал допустить, чтобы кто-то, кроме него, прикасался к раненому сыну. Мать лишь следила за его действиями, держа одну руку в воде, а другую со страдальческим видом – на талии, обмотанной все тем же импровизированным фартуком. Ее лицо переполняли боль и страх, а еще – с трудом сдерживаемые напряжение и жалость, которые она не смогла бы полностью передать, даже если бы заревела в голос. Отец бормотал какие-то бессвязные, ласковые слова, стараясь успокоить Роя, а у самого тряслись руки, когда он окунал тряпку в тазик и потом отжимал ее. В стороне стояла тетя Флоренс, она так и не сняла шляпку, а сумку держала в руках, в ужасе взирая на происходящее.
Сара влетела в комнату впереди брата, и мать, принимая из ее рук пакет, подняла голову и увидела Джона. Она ничего не сказала, однако бросила на него странный, быстрый взгляд, словно хотела о чем-то предупредить, но не имела возможности. Тетя Флоренс тоже посмотрела на Джона и сказала:
– А мы все думаем, где ты, сынок. Вот твой бедовый братец ушел погулять и попал в дурную историю.
По ее голосу Джон понял, что переполох был, похоже, преувеличенный. Значит, Рой не умрет. От сердца у него отлегло. Но тут к нему повернулся отец:
– Где тебя носило все это время? – рявкнул он. – Разве ты не знаешь, что нужен в доме?
Джон похолодел от страха – не столько от этих слов, сколько от выражения отцовского лица. Джон увидел то, чего не видел раньше – разве что в собственных мучительных фантазиях: дикий, безграничный страх, отчего лицо отца казалось моложе и одновременно – невыразимо старым и жестоким. Когда взгляд отца остановился на нем, Джон понял, что отец ненавидит его за то, что это не он оказался на месте Роя. Джон с трудом встретил этот взгляд, однако не сразу отвернулся, отчего мысленно похвалил себя, испытав нечто вроде триумфа, и в душе пожелал Рою смерти – пусть отцу станет еще хуже.
Мать развернула сверток и достала оттуда перекись водорода.
– Вот, – сказала она, открывая бутылочку, – лучше промой рану этим. Мать передала с непроницаемым лицом отцу перекись и салфетку, голос ее при этом звучал холодно и сухо.
– Сейчас немного пощиплет, – произнес отец совсем другим голосом – грустным и нежным! – потом, снова поворачиваясь к дивану: – Держись и будь мужчиной. Это быстро пройдет.
Джон следил за происходящим и, слушая отца, понимал, что ненавидит его. Рой застонал. Тетя Флоренс шагнула к камину и положила сумочку на полку рядом с металлической змеей. В соседней комнате захныкала малышка.
– Джон, будь умницей, пойди и успокой девочку, – попросила мать. Ее уверенные руки были в постоянной работе – она открыла пузырек с йодом и теперь нарезала бинты.
Джон направился в спальню родителей и взял на руки плачущую мокрую сестренку. Как только Руфь почувствовала его руки, она сразу замолчала и посмотрела на брата широко раскрытыми, печальными глазками, словно понимала, что в доме беда. Джона рассмешил этот по-взрослому серьезный взгляд – он очень любил свою маленькую сестренку – и, возвращаясь в гостиную, прошептал ей на ухо:
– Послушай, что скажет тебе старший брат, крошка. Как только встанешь на ноги, беги опрометью из этого дома, беги скорее!
Джон не понимал, зачем это сказал и куда ей надо бежать, но, проговорив эти слова, почувствовал себя лучше.
Входя в гостиную, он услышал голос отца:
– Мне придется кое о чем тебя спросить, женушка. Хотелось бы знать, как случилось, что ты позволила нашему сыну выйти на улицу, где его чуть не прибили.
– Нет, ты не станешь этого спрашивать! – вмешалась тетя Флоренс. – Не затевай сегодня ссору. Ты знаешь, черт возьми, что Рой никогда ни у кого не спрашивает позволения! Он просто идет и делает, что хочет. Не может ведь Элизабет посадить его на цепь. Она постоянно в домашних заботах, и не ее вина, что Рой такой же упрямый, как и его отец.
– У тебя язык, что помело, вечно суешься, куда не надо, – огрызнулся отец, не глядя на тетю Флоренс.
– Не моя вина, – продолжила она, – что ты родился дураком. Каким был, таким и останешься. Клянусь Богом, даже у Иова терпения на тебя не хватило бы.
– Я уже сказал, – раздраженно произнес отец, не прекращая обрабатывать рану скулящему Рою и готовясь смазать края йодом, – чтобы ты забыла к нам дорогу. Не смей говорить грязным языком при детях.
– Оставь в покое мой язык! – в запальчивости воскликнула тетя. – Лучше подумай о своей жизни. То, что они слышат, ни в какое сравнение не идет с тем, что они видят.