Идиотам просьба не беспокоиться

Фишер Тибор

Все началось из-за чашки чая. До работы ему было ехать всего ничего, но из-за утренних пробок он добирался не меньше чем за полчаса. Он всегда просыпался с большим трудом: единственный способ гарантированно встать с постели – это скатиться с кровати и шлепнуться на холодный и твердый пол, что дает стимул быстрее подняться и пойти в ванную. Он подгонял время так, чтобы приходить на работу не совсем вовремя, а с опозданием на три-четыре минуты, так чтобы к нему не могли придраться, но при этом выгадывал три-четыре минуты сна. Он залпом выпивал чай, запихивал в рот кусок тоста, бежал к машине, на ходу завязывая галстук, и стоял в пробках, теряя без толку время и начиная потихонечку ненавидеть знакомые лица в соседних машинах.

Однажды

утром он совсем уже проспал и, чтобы не терять время, взял чашку с чаем с собой в машину и выпил его по дороге. Месяца полтора спустя он уже шел по утрам к машине в банном халате, а брился, одевался и завтракал прямо в машине. Люди таращились на него, но ему было плевать, и только потом до него дошло, насколько опасным было его положение. Он дошел до того, что стал приходить на работу уже после обеда в полном ковбойском облачении и крутить на пальцах свои шестизарядные револьверы на деловых встречах, и вот тогда его поведение начало вызывать нарекания.

Первые четыре месяца после увольнения были самыми тяжкими; потом, когда ты уже привыкаешь, становится легче. Это как если ты тонешь, рассуждал Кид: сначала ты отчаянно бьешь по воде руками и ногами, пытаясь удержаться на плаву, а потом все страдания проходят, и ты вместе с ними. Но как бы там ни было, просто одеться и вымыться к тому времени превратилось в работу. До этого у него не было сколько-нибудь приличной работы, и после этого тоже – по крайней мере такой, которую можно было бы назвать работой. Однако он никогда себя не обманывал: они разошлись с женой вовсе не потому, что его погнали с приличной работы. У них и раньше все было плохо. Они жили каждый в своей части дома и практически не общались, как животные двух разных видов, которых небрежный хозяин держал в одной клетке. Однако, когда она от него ушла, он вовсе не удивился, когда вдруг понял, что ему хочется плакать.

Где он свернул не туда? Или, может быть, пропустил поворот? Когда ему, еще в юности, задавали вопрос: «Чего тебе хочется делать в жизни?», он ни разу не ответил: «Сидеть, изнывая от скуки, в почти пустом доме, на потертом скрипучем диване типа тех, которые жгут на тренировке пожарных; короче говоря, быть законченным неудачником, но таким неудачником, о котором и говорить не стоит… у которого не было никаких грандиозных планов, которые потерпели бы неудачу… которого изначально почти никогда не пускали через парадный вход».

Когда у тебя нету денег, в этом есть только одна положительная сторона: тебе легко быть аккуратным. Все его имущество состояло из маленького телевизора (на который бы не позарился даже самый занюханный вор) на подставке из телефонных справочников, старенького дивана, дохлого кактуса, ржавого котелка, который давно надо было выбросить, револьверов с перламутровыми рукоятками и книги О.О. Говарда «Знаменитые индейские вожди, которых я знал». За последние десять лет он продал, отдал попользоваться или просто отдал навсегда почти все, что у него было. Он бы продал и револьверы, если бы их можно было продать хотя бы за полцены.

Он выглянул в окно и посмотрел на небо, безбрежное серое вето. Еще он увидел соседа Спринга, который сосредоточенно разбирал на части очередную машину и раскладывал оные части по всему кладбищу автомобилей, в которое давно превратился его сад. Спринг оторвался от своего занятия и принялся столь же сосредоточенно ковырять в левой ноздре.

Киду постоянно «везло» на такое зрелище. Однажды он ехал в поезде, и сразу за Бермингемом, когда мимо проехал еще один поезд, он мельком увидел в окне вагона первого класса Маргарет Тэтчер. «Железная леди» ковырялась железным пальцем в своем железном носу. Еще подростком, когда он ездил в Америку, в маленьком барчике в аэропорту Феникс он видел Джона Леннона. Леннон пил кока-колу и самозабвенно ковырялся в носу, что сразу убило все поползновения попросить автограф. Но вершиной

всего была встреча с Джорджем Бестом в одном безымянном пабе возле Олдхэма. Звезда английского футбола сидел с пинтой пива и с задумчивым видом ковырялся в носу, размышляя, должно быть, о вечном. В общем, у Кида был дар заставать знаменитости за интимным занятием чистки носа, но он понятия не имел, как извлечь из него хоть какую-то выгоду.

И разумеется, он молниеносно выхватывал револьверы, но это тоже не принесло ему счастья в жизни. Его способности стрелка нашли только одно признание: Кида пригласили выступить в его старой школе – рассказать ребятишкам о законах Дикого Запада.

У него на каминной полке до сих пор стоит их фотография. Все вместе: Брэмхолльская команда (Брэмхолльское общество реконструкции истории фронтира), все четверо. Были у них и другие любители Дикого Запада, но ядро Брэмхолльской команды составляли он сам, Баз, Легкомысленный и Войтек. Их приглашали потешить народ на ярмарках, в богадельнях и на открытии одного супермаркета. А еще они выступали по местному телевидению.

Диким Западом он «заболел» с детства. Он собирал всю информацию, которую только можно было добыть. Если вам вдруг понадобится узнать, где конкретно стоял Док Холлидей при перестрелке на ферме «О.К. Коррал», или какой был любимый алкогольный напиток у Джесси Джеймса, или точное количество перестрелок в Оклахоме в 1870 году: теперь вы знаете, к кому обращаться. Прошло много лет, прежде чем он понял, почему Дикий Запад так привлекает его (и остальных); уже будучи взрослым, он сообразил, что это был такой мир, где проблемы легко распознавались (по черным шляпам) и так же легко решались. Сталкиваясь с проблемой, ты не звонил в полицию, не писал своему депутату и не консультировался с адвокатом – ты вынимал револьвер и разбирался с проблемой на месте. Вот в чем главный минус жизни: ни с чем нельзя разобраться.

С сожалением вспоминая о том, сколько стоила рамка, он поставил фотографию на место. Он был последним из Брэмхолльской команды.

Баз («Джолли с ранчо») уехал на юг, за границу. Кид давно уже подозревал, что страсть База к Дикому Западу была только прикрытием для того, чтобы уйти от жены и детей. «Ребята рассчитывают на меня», – говорил он своей протестующей половине, представляя себя шофером, хотя он, наверное, вообще никогда не садился за руль, потому что боялся ездить.

Уйти от жены и детей было для База первейшей задачей в жизни, над которой он упорно работал. А еще он участвовал в марафонских забегах. «Это для благотворительных целей, котик, и ребята рассчитывают на меня». Его жена подозревала, что марафон – это только отмазка, чтобы слинять в бар с друзьями, и когда он выходил из дома в спортивном костюме, она регулярно следила за ним на машине. Сама идея была нелепой, потому что пивное пузо у База было не больше, чем у двенадцатилетнего мальчугана; но Баз был готов пробежать четырехчасовой марафон и сразиться со всеми бандами бандитского Додж-Сити, лишь бы уйти из дома – настолько сильным было его желание сбежать от своего семейства.

Благотворительность и марафон замечательно объединились, когда Баз сбежал-таки в Марбеллу, прихватив триста сорок фунтов для детей-инвалидов. Не то чтобы ради такой добычи стоило убегать, но у него появилась хотя бы возможность побега.

В Испании Баз открыл бар («Красный дьявол») на пару с красивой молоденькой вертихвосткой, которая, по идее, должна была вскоре уйти от него к какому-нибудь солидному испанцу постарше и поупитаннее, но которая со временем превратилась в жену с двумя детьми. Еще в самом начале он прислал Киду и всем остальным из Брэмхолльской команды свою фотографию, на которой он был в футболке «Родился на севере, живу на севере и умру на севере»; он стоматологически улыбался во все тридцать два зуба, в одной руке держал кружку неопознанного пива, а другой обнимал за талию знойную сеньориту.