Идол прошедшего времени
Шрифт:
— Вы говорите, «не осознает своих действительных желаний и импульсов»?
— Да!
— Но каковы же они тогда, по-вашему, эти «желания и импульсы»?! — негодующе воскликнула Китаева. — Не предполагаете ли вы, что я тайно мечтаю поваляться в грязи?
— Речь может идти не о физической нечистоплотности, а, скажем, об этической…
— То есть?
— О желании нарушить табу, диктуемые обществом…
— Какие табу? Не убий, не укради?
— Именно. Ведь у вас сильный характер, Вера Максимовна… Вы удивительно бесстрашны, вы упрямы.
— Да почему, блин, сковывают?! — возмутилась Китаева, вскакивая со своего места.
— Неужели вы иногда в волнении употребляете это слово? — отметил с непонятным удовлетворением Филонов. — Признаться, я тоже считаю, что оно удачно заполняет какую-то нишу в нашем великом и могучем языке…
— Просто я, увы, много общаюсь с молодежью! — отмахнулась, немного успокаиваясь, Китаева.
— Так вот, сильного дискомфорта, возникшего в результате какого-либо проявления нечистоплотности, можно избежать, если человек быстро компенсирует это каким-нибудь сверхаккуратным действием.
— Вот как?
— Например, женщина не вылезает из-под душа, смывая с себя не пот, а вину. Не физическую грязь, а душевную!
— Как говорил один мой знакомый художник, «не знаю почему, но сдается мне, что очень чистоплотные люди — плохие», — хмыкнул Кленский.
— Лихо! — Вера Максимовна приложила ладони к пылающим от негодования щекам. — Какое же конкретно «проявление нечистоплотности» я компенсирую своими якобы «сверхаккуратными действиями»?
— Какое?
— Да, какое? Убийство Яши Нейланда? Это вы хотите сказать? Так уж говорите прямо…
— Да не волнуйтесь вы так, милейшая Вера Максимовна, — заметил Дамиан, заглядывая в свой блокнот. — Я ведь буду говорить не только о вас.
— О ком еще?
— Обо всех.
— Правда? — Китаева заметно смягчилась. — Ну что ж… Послушаем! — несколько злорадно согласилась она.
— Теперь вы, Кленский…
— Уже — я? — тревожно встрепенулся журналист.
— Да, вы! Приступим. Итак… Экспрессивный, так называемый «истерический» тип личности.
— Я? Неужели?
— Именно так. Тем не менее вы, Владислав Сергеевич, убедили себя, что вы сторонник «золотой середины». И по мере сил какую-то часть своей жизни тщательно старались избегать любых крайностей и излишеств. Любого напряжения! Неважно, приятного или нет.
— Допустим…
— Но такая позиция, Кленский, комфортна для другого типа личности.
— Какого?
— Человека простого, несложного, лишенного противоречий, надежного и прогнозируемого.
— А я ненадежен?
— Как выяснилось! Прочность, лишенная яркости, — это явно не о вас. Вы интереснее и значительнее сторонников «золотой середины», сожалеющих о любых крайностях.
— Пожалуй, даже слишком интересен… — со вздохом согласился Кленский.
— У вас широкий спектр увлечений, подспудный интерес к борьбе и ярко выраженная потребность в интенсивности и разнообразии жизни.
— Возможно,
— Поэтому существует расхождение между вашей жизнью и тем, что в психологии называется «мечтой о хорошей жизни».
— И что же?
— Вы испытываете неудовлетворенность. Вы испытываете дискомфорт от слишком низкого уровня напряжения.
— Любопытно…
— Вы сознаете это и сами часто повторяете, что вам скучно. И, как выяснилось, вы уже не готовы с этим мириться…
— И поэтому, — перебил Филонова Владислав Сергеевич, — вы, Дамиан, готовы предположить, что ради «интенсивности и разнообразия» я затеял опасную криминальную игру?
— А разве нет?
— То есть я, по-вашему, убил Нейланда, а потом сам же и пригласил сыщика? — усмехнулся журналист. — По-видимому, для того, чтобы обострить то, что вы называете «борьбой»? Решил таким образом развеять скуку?
— Разубедите меня.
— Нет! — воскликнул Кленский. — Конечно, я могу желать «интенсивности и разнообразия»! Но я, увы, пассивен и неуспешен. Я «не создаю ситуаций». Я из тех, кто корректирует расхождение между ожидаемым и реальностью другими способами…
— Интересно, какими же? — поинтересовалась Китаева.
— Увы, я из тех, кто искусственно прибавляет смысла, интенсивности и разнообразия тому, что происходит вокруг. Такие, как я, склонны приписывать людям и окружающей обстановке сверхъестественные свойства. Поэтому банальное может показаться мне несущим глубокий смысл. Простое — сложным… Однообразное — изысканно новым!
— Хотите сказать, что можете увидеть в зеленой листве очертания женской фигуры и влюбиться в этот силуэт, но никогда не осмелитесь ухаживать за настоящей красавицей из плоти и крови? — заметил Дамиан.
— Пожалуй… Конечно, я жажду перемен. Все, что угодно, от звонка в дверь до быстро бьющегося сердца, может служить для меня сигналом… Но убийство — ради того, чтобы ленивое сердце забилось сильнее? Нет, это вы, Дамиан, чересчур!
— А почему вы про Корридова ничего не говорите? — недовольно поинтересовалась у Дамиана Китаева.
— Не в отсутствие же? Вы же интеллигентная женщина, Вера Максимовна… Я не могу «за глаза» обсуждать человека.
— Не стесняйтесь, не стесняйтесь, господин сыщик… — заметил Корридов, неожиданно возникая за спиной Филонова. — Не стесняйтесь!
Все невольно вздрогнули от его внезапного появления.
— Что это у вас за бумаженции? — Корридов бесцеремонно выхватил из рук Филонова листки с записями.
— Так-так… «Корридов, личностные характеристики»! — прочитал он вслух.
— Верните мои записи, Арсений Павлович, — попросил Филонов.
— И не подумаю! — И археолог принялся читать вслух дальше: — «Бестактный, чрезмерно интеллектуализированный, безразличный, непоследовательный…» Это что же — про меня?
Филонов попытался отобрать у Корридова свой блокнот: