Иду над океаном
Шрифт:
И тогда Минин хрипло сказал:
— Ребята, немедленно на станцию. Резус минус, вторая «А» — сколько будет. Иначе он умрет.
И за кровью на «санитарке» поехала Ольга. Шофер включил сирену, и «Волга» неслась, как снаряд. На главном перекрестке едва не столкнулись с каким-то частным «Москвичом», в последнее мгновение шофер рванул машину влево, за осевую, а в Ольгином сознании так и остались расширенные от ужаса глаза водителя «Москвича» и его спутницы.
На станции оказалось лишь полтора литра. «Вы что — не понимаете? Где
— Так ведь срочность…
— Нету же! Видите — нет!
— А где можно взять? — помедлив, спросила Ольга.
— Не знаю. Может, у военных, в окружном госпитале.
И тогда Ольга позвонила отцу. Ей было в ту минуту все равно, у кого просить. Для себя или по любому иному поводу она не стала бы ему звонить. Но тут позвонила — через «Марс», через «Озеро», где телефонист-солдат помедлил, прежде чем соединить. Ольга сказала звенящим голосом: «Да что ты там в трубку дышишь — из дома звонят. Звонит дочь генерала Волкова, понятно?» Через минуту она стала сама себе противна. Да и шофер был здесь, все слышал, но только скользнул по ней неопределенным взглядом и стал глядеть в окно.
— Во-первых, — сказал Волков, уже отдав приказание связаться с госпиталем, — не понимаю, при чем тут ты, а во-вторых, так эти вещи не делаются. У вас есть главврач. Или кто-нибудь другой.
— Другие, — резко сказала она, — на операции, а пока я найду главврача, а он свяжется с госпиталем, а госпиталь направит к какому-нибудь генералу, а потом все пойдет обратным ходом — на столе умрет хороший парень, который виноват только в том, что защитил старика от пьяной шпаны!
Она нарочно не назвала его отцом, нарочно говорила таким тоном.
— Мы люди военные, — обиженно сказал генерал. — И привыкли к порядку. И откуда у тебя это сознание превосходства — все, мол, вы бюрократы, а я вот — прогрессивный советский человек?
Генерал не договорил: кто-то ему докладывал там, в кабинете. Ольга хотела что-то ответить ему. Он прервал: «Помолчи». Потом сказал кому-то: «Хорошо. Понял. Спасибо. Можете идти». — Ты вот что, Ольга! У вас там есть машина?
— Да.
— Давай в госпиталь. Кровь есть. Три литра. Тебе повезло: отменена операция одному пилоту. Там тебя ждут. Вот так.
— Спасибо, отец.
— Не за что, — проворчал Волков.
Ольгу в тот же день Минин вызвал в ординаторскую. Он сидел за своим столом в халате, застегнутом на все пуговицы, и курил, держа папироску по-школьнически — в пальцах. «Можешь записать на свой личный счет, Волкова, — сказал он глухим ровным голосом, не глядя на нее. — На свой счет одну человеческую жизнь. Сейчас Кулик в реанимационной. Ему поставили последнюю ампулу. С ней будет — семь литров крови. Так что в нем — твоя кровь. Иди работай. Спасибо…»
…Перевязка только началась. Ольга сказала в маску: «Здравствуйте».
Возле столика с инструментами — он стоял в углу у окна — Рая, наклонясь к Ольге, прошептала:
— Свищ открылся. Кровит и кровит. За ночь — третья перевязка…
Кулик был бледен и смотрел на присутствующих, прищурив свои огромные, всегда синие, а теперь обесцвеченные болью и тоской глаза. Но он умел смотреть как-то очень мужественно. Ольге было знакомо то пронзительное выражение глаз человека, который знает о смертельности своего заболевания и боится смерти. В такие глаза Ольга никогда не могла смотреть. С Куликом иначе.
— Пришла… — сказал он. — Генеральша.
Видимо, о ней говорили. Прежде Кулик не знал, что она генеральская дочь.
— А ты, генеральша, ничего, и подставочки у тебя, и вообще… Поправлюсь — со мной в кабак, потом — на танцы?
— Хорошо, Саша. Только поправляйся.
— Да, — сказал он неожиданно просто. — Никуда ты со мной не пойдешь, красотуля.
— Пойду, — сказала Ольга твердо. — Только поправляйся.
— Брешешь, я ведь танцевать лишь в кочегарке могу, а в ресторане — пить водку.
— Нет, Саша. Я пойду с тобой…
— А… — поморщился он.
Минуты три работали молча. Кулик терпел, а когда ему, должно быть, стало невыносимо больно, он снова заговорил:
— А как — генеральшей хорошо быть?
— Нет, Саша…
— Почему это?
— На идиотские вопросы приходится отвечать.
— А ты не отвечай!..
Его лицо покрывал холодный пот. Руки тряслись. И, чтобы этого не было заметно, он сцепил их пальцами. Но дрожь то и дело сотрясала его. Ольга отерла ему лицо.
— Сейчас закончим, — сказал хирург. — Потерпи.
Кулик промолчал. Ольга посмотрела ему прямо в глаза. И поняла, как ему больно. Ей захотелось поцеловать его. Просто так — словно брата.
Она тихо сказала:
— Ты молодец, Саша. Ты даже не знаешь…
— Ольга, — оборвал врач. — Занимайся своим делом.
— Не мешай, доктор, — хрипло проговорил Кулик. — Человек дело говорит. Говори, сестра.
— Я уже все сказала.
— А ты еще раз скажи…
И несмотря на то, что в его голосе звучали сарказм и горечь, Ольга повторила отчетливо с той же интонацией:
— Ты молодец, Саша. Ты даже не знаешь, какой ты молодец.
Потом она помогла Кулику подняться и повела его в палату. Он больно опирался на нее своей костлявой, видимо, когда-то очень сильной рукой. В палате он сел на кровать и, понимая, что она ждет, когда он приляжет, чтобы устроить его поудобней, сказал грубо:
— Иди. Иди ради бога отсюда.
День двинулся — перевязки, перевязки. «Ольга, принесите… Сходите, Ольга, пожалуйста, в лабораторию». Думать и сокрушаться было некогда. Правда, время от времени ей вспоминался Кулик. При мысли о нем жалость била в сердце. И все-таки этот день был для Ольги совсем иным, чем прежние. Она все время думала, что уйдет из дома и станет жить одна, как эти вот девочки, как Нелька, — как все.