Шрифт:
Иду за тобой
Был теплый апрельский день. Косые солнечные лучи заливали столы и пол в небольшой уютной кофейне, где я сидела и смотрела в окно, греясь и щурясь. Шел шестой час вечера, до назначенной встречи было достаточно времени, чтобы не спеша выпить чаю и поглазеть на прохожих. Я чувствовала себя счастливой, настроение было отличным, я улыбалась случайным людям. Таким образом я блаженствовала, пока на меня не упала тень. Подняв глаза, я увидела стоящего рядом с моим столиком мужчину к сорока. Не успела я поинтересоваться причиной интереса, как он уселся за мой стол и начал с улыбкой рассматривать. Я бросила на него вопросительный взгляд. Мужчина был хорош: высокий, короткие каштановые волосы, большие карие глаза, прямой, немного островатый нос, придающий лицу вкупе со взглядом выражение хищника, всегда берущего свое. Пухлые губы растянуты в легкой полуулыбке. Одет мужчина был просто: джинсы, футболка и легкая кожаная куртка. Но я сразу углядела, что одет дорого и ведет себя подобающе. Я, было, решила, он хочет свести со мной знакомство с известной целью, и уже приготовилась
– Не спешите прогонять меня, Елизавета Владимировна, - и я тут же насторожилась.
– Мы знакомы?
– попыталась вспомнить его, но он развеял мои сомнения.
– Нет, но я не прочь свести с вами знакомство.
– Меня это не интересует, - отрезала я, тянясь к сумочке, чтобы расплатиться за чай.
– Может, это заставит поменять ваше мнение, - он выложил на стол бумажный конверт горчичного цвета, я посмотрела подозрительно. Мужчина сделал приглашающий жест, я притянула пакет, он был открыт, внутри оказались фотографии. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять, какие цели преследует мужчина. Я отложила пакет в сторону и посмотрела с презрением:
– Что вам надо?
– Не так много, как вы можете подумать, - мужчина усмехнулся, - если у вас есть время, мы можем поговорить здесь и сейчас, или договоримся на другой день.
– А фотографии?
– Возьмите их себе, у меня еще есть, - он снова улыбнулся, а мне захотелось врезать по его белоснежным зубам. Я спешно сунула пакет в сумку и сказала, стараясь придать себе равнодушный вид:
– Сейчас у меня дела, мы можем встретиться завтра днем.
– Хорошо, позвоните мне утром, - он выложил на стол визитку с номером, я бросила на нее очередной презрительный взгляд, усмехнувшись, мужчина поднялся со своего места.
– До завтра, Елизавета Владимировна, и приятного вам вечера.
Он удалился, а я чуть зубами не заскрежетала. В окно увидела, как он садится в дорогую машину и уезжает. Еще имел наглость махнуть мне рукой напоследок. Только его машина удалилась, как я схватила в руки визитку.
"Красовицкий Даниил Сергеевич", - значилось на ней имя, ниже был номер мобильного телефона.
– И откуда ты такой взялся?
– пробормотала я задумчиво. Сунув визитку в карман ветровки, я быстро расплатилась и покинула заведение. До встречи с Сережей оставалось не так много времени, но теперь ехать к нему мне хотелось меньше всего. Последнее время наши отношения стали навевать на меня скуку. Стоит ли впутывать его в эту историю? Немного подумав, я набрала его номер, он ответил почти сразу:
– Привет, я выхожу с работы, скоро буду.
– Боюсь, сегодня не получится, - вздохнула я.
– Что случилось?
– Появилось неотложное дело. Машке нужна помощь.
– Как обычно, - недовольно буркнул он, но я услышала.
– Она моя лучшая подруга, - строго сказала я, мысленно добавив:
"И единственная".
– Ладно, надеюсь, оно того стоит. Завтра увидимся?
– Я постараюсь
– Тогда до завтра, - он печально вздохнул, я его приободрила, правда, без особой уверенности в голосе.
Повесив трубку, я действительно повернула машину в сторону Машкиного жилища. Подруга жила в центре города, в сталинском доме, старинном, красивом, с колоннами, лепниной и шикарным балконом, выходящим на набережную. Большинство домов такого типа забиты коммуналками, но Машке повезло: она была обладательницей трехкомнатной квартиры в сто квадратных метров, доставшейся ей от бабули. Некогда и тут была коммуналка из шести комнат, две из них принадлежали бабушке (тогда она еще была молода) и ее родителям, три - еще одной семье, в последней, маленькой комнате в конце коридора возле туалета, жила одинокая старушка. Бабуля Маши, повзрослев, сошлась с сыном соседей, таким образом со временем заполучив пять комнат. О старушке она проявила трепетную заботу, действительно искренне к ней относясь до самой ее смерти. Та, будучи признательна без меры, отписала на Машунину бабушку свою комнату. Так, со временем шестикомнатная коммуналка стала принадлежать одной семье - Грачевых. Уже Машкины родители, потратив внушительную сумму, превратили коммуналку в просторную трешку. Как только Маша повзрослела и стала девушкой самостоятельной, родители ее перебрались за город. Мать занялась хозяйством, отец поддерживал городской бизнес из дома (благо, тот был на плаву). Машка в двадцать один год оказалась одна в шикарной квартире в центре города, счастью ее не было предела. Работала она в фирме своего отца, получала хорошо, но о деньгах особенно не заботилась: вначале ее спонсировали родители, потом многочисленные поклонники. Надо сказать, подруга была полновата, но высокий рост и статность позволяли развернуть данный аспект ей же на пользу. Черты лица у Машки были правильные: маленький нос, пухлые губки, большие голубые глаза. Подруга имела привычку постоянно улыбаться, и над губой у нее была родинка, как у Мерлин Монро, что придавало отдельный шарм. Светлые волосы и девичья стать создавали образ эдакой русской красавицы. Ухаживать за собой Машка могла и любила, так что от мужиков отбоя не было. В этом плане подруга была хаотична, но структурирована: бросалась в романы сразу и с головой, но только в том случае, если мужчина отвечал заданным ею параметрам. Меняла поклонников часто, особенно на этот счет не парясь, и вообще вела образ жизни весьма праздный. Со временем на работу в папиной фирме она забила, жила беспечно, иногда попадая в моменты кризиса: между исчезновением одного кавалера и появлением другого. Но она не унывала, всегда смеялась, и в ее тусовке за ней закрепилось прозвище: хохотушка.
С Машкой мы познакомились в институте, она сразу мне понравилась своим бесбашенным поведением и легким отношением к жизни. Я ей завидовала: она родилась и выросла в обеспеченной семье, всю жизнь ее холили и лелеяли, она была уверенной в себе. Я же напоминала, скорее, запуганного зверька в клетке. Машка подошла ко мне первая, потом говорила, что приметила в моих глазах огонь, несмотря на то, что я выглядела тихоней. Мы быстро подружились, правда, с ее друзьями я практически не общалась, это казалось неуместным в моем положении. А положение было простое: на тот момент я уже была замужем.
Здесь надо сделать еще одно отступление, чтобы рассказать все с самого начала. Родилась и выросла я в маленьком поселке городского типа, городок, к которому он относился, тоже был небольшим и не самым продвинутым. По большому счету, что мой поселок, что сам город - по своему укладу это деревни, отличие их состояло в том, что были здесь кроме частных домов еще пятиэтажки. В нашем поселке чтобы сосчитать количество последних, хватило бы пальцев одной руки. Все у нас прекрасно знали друг друга не только в лицо, но и по имени, двери в квартиры и дома, насколько я помню детство, практически никогда не были заперты. Никому в голову не могло прийти влезть и ограбить, потому что через полчаса все уже будут знать, кто вор. Работать в нашем поселке можно было в трех местах: в школе, магазине и на полях. Школа наша, старое здание красного кирпича, внушительное и когда-то, наверное, красивое, располагалось возле главной дороги, ведущей из поселка. С нее был широкий съезд на большой заасфальтированный пятачок, на котором находился единственный в поселке магазин, за ним и располагалась школа, от которой в одну сторону уходила песчанка с частными домами по сторонам, а в другую узкая дорожка, выложенная бетонными плитками. Выходила она к улице, где расположились одна подле другой четыре пятиэтажки. На этом поселок заканчивался, за домами был еще один выезд на главную дорогу. Между квадратом домов располагалась детская площадка с поломанными и заржавевшими еще во времена моего детства каруселями. Единственным выжившим развлечением была линейка качелей, их было пять штук, и все в исправном состоянии. Мы любили на них раскачиваться и спрыгивать на полном лету в грязь. Чуть поодаль расположился детский сад, пожалуй, еще одно место, куда могли устроиться местные на работу. Иногда мне кажется, сад держался на честном слове и энтузиазме служащих в нем людей. На его небольшой территории расположились два деревянных дома с резными крышами, внутри которых стояли столы, стулья, шкафчики и лежали детские игрушки. Эти дома открывались воспитателями на время прогулок, а в остальную пору были заперты на замок. Несложно догадаться, каким образом строилась жизнь в нашем поселке: рождение, детский сад, школа, везучие уезжали, чаще же ребята продолжали путь своих родителей, устраиваясь в местный колхоз. Глупо говорить о том, какая нищета царила в поселке, это можно понять из моего рассказа о нем. Для меня навсегда останется загадкой, почему люди вообще остаются там жить.
Матери моей сравнительно повезло: она работала завхозом в школе. Ее мать была родом из Саратова, отец из Волгограда, но познакомились они на Кавказе, где волею судеб оказались в одно и то же время. Там родилась моя мать, назвали ее Галиной. Она всегда вспоминала о жизни на Кавказе с какой-то потаенной грустью, и неудивительно, если учесть, куда ее занесло потом. Виноваты в этом были тоже мои бабушка с дедушкой. Они решили перебраться ближе к Москве, поселились в подмосковном Раменском, устроились на работы. Матери моей было тогда шестнадцать, она как раз перешла в одиннадцатый класс. Мама была красива: высокая, худощавая, с волнистыми светлыми волосами и гордо выпрямленной спиной, - она сразу привлекала к себе внимание. Ее формы только приобретали соблазнительные очертания, но было понятно, что через несколько лет отбоя от ухажеров не будет. Девушка Галя, казалось, мало обращала на это внимания, однако, чувствуя свою красоту, посматривала на товарок свысока. А потом она познакомилась с моим папашкой - Володькой Цыплаковым. В тот год он оканчивал в Раменском службу в армии. И вот, нашла коса на камень. Володька был не то, что красавец: высокий, очень худой, с длинными руками и ногами, которые, казалось, не особенно пропорциональны его телу, с темными кучерявыми волосами. Несмотря на неуклюжий внешний вид, он умел увлечь. И матушка пропала. Конечно, родители были категорически против, особенно узнав, что Володька родом из небольшой деревушки, находящейся километров за триста-четыреста от Раменского. Там у него, правда, была собственная квартира, оставшаяся от родителей-алкоголиков, в тот момент пустовавшая в его ожидании. Для меня и многих других до сих пор загадка, что же матушка нашла в нем, она сама, как мне кажется, задавала себе тот же вопрос, но тогда, в далекой и легкомысленной юности она вдруг пошла наперекор всему и вся, сбежав с Володькой в его деревню. Последняя произвела на нее гнетущее впечатление. Мало того, что добраться туда было очень сложно, так и что делать в этих трех соснах - непонятно. Но любовь окрыляла ее, она устроилась в школу уборщицей, а также пошла учиться в городской техникум на повара. Они скоро поженились, и эта спешность только потом была понята матушкой: Володька хотел привязать ее к себе. Сам Цыплаков оказался никудышным человеком. Знаю, что о своем отце так говорить не стоит, но честно говоря, я имею на то право, и сейчас поймете, почему. Володька совсем не хотел работать, заставить его куда-то устроиться можно было только из-под палки, а даже если он находил себе дело, то его быстро выгоняли за попойки. А пить Володька любил, делал это от души. Напившись, становился мягким и слезливым, лез к матери обниматься и просить прощения, за что она его начинала презирать, ведь она тащила на себе их обоих. Когда я родилась, папашка был так рад, что дал обещание устроиться на работу и образумиться, но сначала пошел бурно отмечать мое рождение. Была зима, и те зимы не то, что сейчас: были они холоднее и ядренее сами по себе, а мы жили по сути за городом. Два дня от Володьки не было ни слуху, ни духу, а на третий утром нашли его неподалеку от трассы замерзшим насмерть. Для матери это был удар, но она стойко его выдержала. Родители стали звать ее к себе, но мать проявила гордыню, которая водилась за ней с ранних лет, и переехать отказалась. Изредка они наведывались, но отношения не складывались, и когда мне было семь, мать окончательно разругалась с бабушкой и дедом. Так мы остались вдвоем. Детство мое можно было назвать безоблачным, отца я никогда не знала, и если задавала о нем вопросы, матушка рассказывала красивую историю про то, как наш папа где-то далеко служит Родине. Долгое время я обходилась этим ответом. У меня были подруги и друзья, после детского сада, а потом и школы, мы носились по поселку в поисках развлечений. Жили мы с матерью бедно, но в детстве это несильно меня угнетало. Все жили примерно так же, как и мы, сравнивать и завидовать было некому.
Мне было лет двенадцать, когда мать начала потихоньку поддавать. Красота ее с годами потеряла свежесть, тяжелая работа и невзгоды тоже делали свое дело, к тридцати она располнела, порыхлела, кожа ее испортилась, руки загрубели. Пока не пила, она пыталась ухаживать за собой, потом и это забросила. В нашей квартире стали появляться сомнительные личности обоих полов, матушка сидела с ними в кухне за бутылкой согнанного местными самогона и вела разговоры. Поначалу я не придавала этому значения, но со временем алкоголизм стал набирать обороты: матушка выпивала в одиночестве, и не только по вечерам. Ей стали грозить увольнением, но держали из сострадания. К моему шестнадцатилетию я смогла разумно сделать вывод, что мать превратились в алкоголичку. Выглядела она плохо, руки тряслись, ходила бледная и изможденная, хватаясь за голову в приступах мигрени, и все помыслы сводились у нее к одному: где раздобыть выпить. В тот, последний мой учебный год, после которого я собиралась поступать в техникум, случилось два события: мать выгнали с работы и в наш поселок приехал новый человек. Был он знакомым тети Люды Калининой, проживавшей со своим сыном, две же дочери ее жили в Москве, и у нас появлялись редко. Мужчина этот был приятелем ее умершего мужа. Вообще, приехал он в город по каким-то то ли рабочим, то ли благотворительным делам, ну и заехал с оказией. Его машина произвела впечатление на всех местных ребят, это была "БМВ" последней модели, черная, большая и блестящая. Внутри кожаный салон и отделка под дерево. Узнав о таком событии, все начали стягиваться к дому тети Люды, чтобы посмотреть на гостя и его машину. Делали это ненавязчиво, но все, конечно, было понятно. Мне тоже стало интересно, и мы с Танькой, моей подружкой, пошли прогуляться в ту сторону. Было часа четыре вечера, мужчина сидел на скамейке на улице. Мы заметили его не сразу, начали пялиться на машину, тут он и выглянул из-за нее. Танька, струсив, сбежала, я же застыла, как вкопанная, словно в землю вросла, и покраснела.