Идущий к свету
Шрифт:
– Это действительно будет санобработка, просто душ!
– кричал Павел по очереди на всех европейских языках людям, идущим вместе с ним на смерть.
– Я уже был там, это просто душ! Вы все выйдете оттуда живыми!
И бестолку педантичный капрал открывал газ - то заедало клапан, то баллон, доставленный сюда, по ошибке был не заправлен, то просто по каким-то неизвестным причинам начальство в последний момент велело пускать вместо газа воду возможно, для того, чтобы своим видом и фактом возвращения эти люди успокаивающе воздействовали на остальных узников, которым предстояло безропотно проследовать по пути смерти. Многократно повторенный опыт говорил Павлу-Саулу, что, если он оказывался в массе людей, которым была уготована общая погибель, то бессильная (во всяком случае пока бессильная) перед Павлом смерть отступала и перед ними. И он пользовался этим. Но, увы, смерть, угрожавшая этим людям, отступала только тогда, когда неминуемой должна была быть гибель всех до единого. И безумною мукой были для Павла воспоминания о казнях, болезнях и штормах, когда он один лишь спасался среди обезглавленных и растерзанных тел, среди пепла сожженных, среди гниющих останков в зачумленных городах. Несчетное множество несчастных он похоронил, но намного больше оставил лежать на земле или биться о прибрежные камни в безжизненной пене прибоя.
Поезд то ускорял ход, то притормаживал, плавно покачиваясь на перегонах и вздрагивая на стыках станционных путей. Ложечки из нержавейки позвякивали о края граненых стаканов, и было что-то тянущее за душу в неровном и немелодичном звуке этих бубенцов российских железных дорог. Павел Ильич рассеянно поднес кгубам стакан, но чая там уже не было, и он поставил стакан на место, так и не отрываясь от окна. Он завороженно следил за бесконечными нитями проводов, плавно скользящими вниз, чтобы затем резко взлететь на изоляторы деревянных и стальных опор, а потом вновь упруго устремиться вниз.
Саша взяла его и свой стаканы и пошла за чаем к проводнику. Ей пришлось немного подождать возле открытой двери служебного купе, так как этот пожилой тучный человек был чрезвычайно занят процедурой похудания и омоложения организма. Отодвинув на край стола здоровенный, килограмма на полтора, весь в розовых прожилках кусок сала, хлеб, сливочное масло, а также поллитровку "Столичной", он священнодействовал над картонной упаковкой Гербалайфа”. Сопя, выковырял пухлым пальцем из баночек нужные капсулки, собрал их штуки три на ладонь и удовлетворенно проглотил. Почувствовав, что позади кто-то стоит, он обернулся и узрел Сашу.
– Чайку, милая?
– Саша кивнула.
– Одну минуточку! Только вот приму, значит, это, как прописали, по часам. В мои годы пора уже о здоровье заботиться. Так-с, как тут написано: ”…развести одну мерную ложечку двумястами граммами в общем стаканом молока или сока”. Где ж я тут соку-то возьму. А?
– но через секунду он с детским восторгом выхватил из фанерного шкафчика початую бутылку вина "Анапа крепкое" и вылил остатки мерзкой жидкости в граненый стакан, куда перед этим насыпал гербалайфского порошка.
Повернувшись к Саше, проводник ласково подмигнул ей красным водянистым глазом.
– Вино, оно ить тоже сок!
– с этими словами он быстро перемешал мутную взвесь чайной ложечкой и опрокинул в себя единым махом. Затем быстро ухватил ломоть хлеба со здоровенным шматом сала и, не пережевывая, давясь большими кусками, заглотил. Переведя дух, он назидательно изрек:
– Вот так-то вот три раза в день во время еды! Полезнейшая вещь, только забывать нельзя. Пропустишь одну еду, и все лечение насмарку. Ну давайте, милая, чайку налью, извините, что ждать пришлось, дело мое стариковское: сам ехаю, а лечусь.
Толстое одышливое существо, источая неимоверный запах перегара, плавно покачиваясь в такт подергиванию вагона, прошло с Сашиными стаканами к титану, налило заварки, кипятку и приложило к тому горсть сахарных кубиков.
– Чаек-то он в поезде хорошо!
Проводник пересчитал полученную мелочь, отпустил Сашу со стаканами, а сам сел за столик, пододвинул к себе сало, масло, хлеб, поллитровку и захлопнул дверь: "Все, обед, обед, обед!". Он весело потер пухлые ладошки и продолжил свой диетический процесс.
Когда Саша вошла в купе, Павел Ильич просматривал разложенные на столе документы Андрюши, которые прихватил с собой, чтобы отдать документы родным, если удастся найти их в Москве. Саша прикрыла дверь и, поставив стаканы с горячим чаем на стол, уже собралась плюхнуться на свою полку, но вдруг замерла, увидев на столе раскрытый на страничке с фотографией Андрюшин паспорт.
– Это же Андрюшка! Откуда это у вас?!
– Едва не опрокинув стаканы, она схватила паспорт со стола. Павел Ильич удивленно посмотрел на нее.
– А вы откуда его знаете?
– Как откуда? Я его сестра, двоюродная, я ездила его искать. И не нашла. Мне его одноклассник сказал, что вроде видел его в этом монастыре, если только не обознался, а я не нашла. Я высматривала… Словами у молчальников-то не спросишь, а записку мою они читать не стали. Видать, их там пэтэушницы совсем задолбали, и меня они за такую же приняли. А он там, да? Я должна вернуться, я срочно должна…
Павел Ильич отрицательно покачал головой, и у Саши похолодело внутри, когда глаза ее встретились с тяжелым и печальным взглядом спутника.
– Он вчера умер.
За окном раздался высокий и унылый гудок локомотива, мимо с лязгом понесся товарняк. Саша открыла было рот, чтобы что-то сказать, но грохот, наполнивший купе, не дал ей такой возможности, и она, рыдая, упала на свой диван. Несколько минут она заходилась плачем, уткнувшись в казенную поролоновую подушку, а Павел Ильич только молча смотрел на нее, опершись большим морщинистым лбом на стиснутые кулаки. Локти его упирались в стол, и весь он был неподвижен и печален. Ибессилие перед свершившимся горем делало его взгляд еще более гнетущим и тяжким.
– Как это случилось? Почему? Почему он там жил?
– Саша выпалила свои вопросы и снова зашлась рыданиями.
Павел Ильич молчал.
– Почему вы молчите? Ответьте же!..
– Вы та самая двоюродная сестра, у которой он прожил полтора года перед тем, как…
– Да, да! У кого же еще, у него больше не было никого! Андрюшка мой, Господи…
– Вы знали, что он был болен?
– Я догадывалась, что он болен, но в душу к нему не лезла, думала, если это серьезно, сам-то скажет. Он тогда сбежал от матери. Я же ехала, чтобы отыскать его и сказать, что его мать умерла, а выходит, и он через три дня после нее… Ой, Андрюша… Он чах после того, как ушел от матери, болел все время, но я думала, что это обычные болячки, он вообще с детства слабенький.
– Она села и, продолжая всхлипывать, пожала плечами.