Идущий к свету
Шрифт:
– Как взбрела тебе на ум такая глупость, Андрей?! Неужели я так слаб умом или так хил здоровьем, что за те пятнадцать-двадцать лет, какие мне наверняка еще осталось прожить, я не выполню своей задачи и не втолкую людям, что есть добро, а что зло?
– Да проживи ты еще хоть тысячу лет, ты не изменишь людей; они как творили чудовищное, так и продолжат творить его пусть не именем Зевса или Юпитера, так именем твоим, его, - он ткнул пальцем в молчаливого понурого Симона, - моим именем или именем Учителя.
– Так Учитель к вам и пришел для того, чтобы изменить все это, изменить людей, а вы не хотите помочь мне. А вы так мне нужны!
– Он положил руку на плечо Симона.
– Ведь тебя Иисус назвал Петром, камнем веры своей, и тебе предназначен Римский престол, а не мне и не прочим из учеников. Может, потому и ревнуют они! А я, Саул, призываю тебя и брата твоего, призываю вас исполнить волю Учителя вашего. Яготов своими руками поднять ваши стопы к сиянию всемирного Царствия небесного.
– Нет, Саул, спасибо тебе, но мы не так понимаем предназначение свое. Дай тебе Бог быть правым во всем!
– с этими словами Андрей встал и протянул руку Симону, но тот остался сидеть.
– Иди, брат! У тебя правда своя! А я верю этому человеку! У меня с ним будет один путь. Не сердись! У тебя есть жена и дочь. Ты начал читать книги и становишься ученым. А я стар уже и для книг, и для жен. Учитель это все, что у меня было. Кроме Учителя да вот Саула, я не нужен никому. Даже тебе, Андрей…
– Это неправда! Ты вспомни, что творилось на небе и на соленом озере перед землетрясением! Это знамение, Симон. Остановись!
– Ступай к жене. Я никуда не денусь. Свидимся еще, брат, поговорим. Но я остаюсь с Саулом!
– Одумайся, брат, ты никогда уже не сможешь после этого говорить от имени учеников рави Иисуса…
Симон хотел сказать что-то, но вместо него ответил Саул:
– Нам этого не надо! Мы теперь будем говорить от имени Господа.
– Прощай, Саул! печально проговорил Андрей.
– Павел! В Риме зовут меня Павел это имя легче произносится на латыни!
– Прощай, Павел, и ты, брат мой Симон!
– Петр! Петр будут звать брата твоего, ибо камнем фундамента веры и школы своей назвал его Иисус!
– Петр! еще раз воскликнул Андрей. Помни, что для меня ты всегда мой старший и возлюбленный единоутробный брат Симон! Ичто бы ни случилось, ты и друзья твои, он указал ладонью на Саула, вы найдете приют в моем доме.
Саул и Симон наклонили головы, и Андрей вышел за дверь. За окном небо осветилось первыми утренними лучами солнца.
Павел Ильич разделся и прошел в туалет. Он хотел умыться, но воды не было. Он достал из сумки лосьон, обтер лицо и руки и лег на скрипучую, с панцирной сеткой, кровать.
В это время возле BMW на улице остановился потрепанный серебристый "мерседес”. Сидящий за рулем человек обратился к своему соседу справа:
– Ну, Гундя обнаглел!
– говорил он с сильным кавказским акцентом.
– Ничего, падла, не боится. Ну ладно! Этот подарочек мы примем! Я больше не потерплю, чтобы какой-то бывший таксист перебегал нам дорогу. Утебя хороший заряд есть, Василь?
– Найдем.
– Человек внимательно и со знанием дела из окна осмотрел BMW.
– Две минуты поставить. Сделаем на вибрацию. Движок запустит и в небо взлетит.
Акцент этого человека был скорее белорусским.
– Весь город перетряхнем к чертовой матери.
– Так что, сейчас в контору? спросил первый.
– Угу! За куколкой! А что твоя баба?
– Так она знает, что я в казино. Дрыхнет. Я что, когда раньше приходил?
– Добро! А он не сбегeт? Пока ездим, а?
– Да нет! Гундя не из суетливых. Он какую-нибудь курву здесь в клоповнике волынит, вернее, уже отволынил и дрыхнет.
– А к нам что, днем наладился?
– А то! Он мое расписание знает, падла.
– Тачка точно его? Ты не путаешь?!
– Уж его-то тачку я ни с какой другой не спутаю. Скорее свою спутаю, чем его!
Машина отъехала, но уже через несколько минут на том же месте появился мотоцикл, ведомый бывшим пассажиром мерседеса. Он остановился, вынул из багажника небольшой сверток и с удивительной ловкостью нырнул с ним между передними колесами BMW. Через несколько секунд он вылез назад уже без свертка, быстро сел на свой мотоцикл и укатил. Но едва он скрылся за поворотом, утреннюю тишину нарушил шум подъезжающего автобуса.
Это был тот самый автобус, что направлялся за люстрами в Варшаву. После известных событий он продолжил свой путь по объездной грунтовой дороге. За рулем сидел Петрович, а тот водитель, что вел его раньше, собирался выйти как раз возле гостиницы.
– Вован! Может, поедешь, а?
– уныло вопрошал Петрович напарника.
– Одному-то без сменщика каково!
– Нет, Петрович! Я никого ехать не неволю, а сам остаюсь - откатался! Хватит! Первым рейсовым вернусь, останавливай здесь - тут от гостиницы до станции два шага. Да стой же!
"Челноки" все до единого спали, и так как более прощаться было не с кем, Вован пожал руку Петровичу, снял с крючка свою куртку и вышел на улицу. Оказавшись на свежем воздухе, он поежился, матюгнулся и пошел вперед, при этом вслух громко ругая прошедшую ночь и наступившее утро:
– Дерьмо собачье! И бабок не получил и теперь еще, поди-ка, объясни братве, что я Гундю не подставлял… В Варшаву… Без сменщика, вишь ты!.. А тут моей бабе с детьми кишки наружу выпустят, пока я эти сраные люстры…