Идя сквозь огонь
Шрифт:
Но поразмыслив, я принял решение, сохранить тебе жизнь.
Я повидал немало людей и знаю: такой, как ты, не станет рисковать собственной жизнью ради счастья других. Твои обещания вернуть Эву возлюбленному — не более чем ложь, призванная склонить ее к побегу.
О том, как ты собираешься поступить с княжной далее, можно лишь догадываться. Но меня сие мало заботит. Для свершения моих замыслов необходимо, чтобы дочь Корибута обвенчалась с Радзивилом.
А это значит, что ты отступишь от планов ее похищения или же умрешь! Поверь, я сумею найти тебе достойную замену в охране княжича. Так что выбирай — путь к величию и славе или смерть на колу!
— Величие и слава лучше! — процедил сквозь зубы Махрюта.
— Вот и хорошо! — улыбнулся Демир-Ага. — Я рад, что не ошибся в своем здравомыслии. Надеюсь, впредь ты будешь вести себя благоразумно!
— Надейся, басурман! — проворчал людоед, оставшись наедине с собой. — Коли в том есть нужда, я буду кротким, как овца. Но настанет миг, когда ты отвернешься, и я всажу клыки тебе в горло!
— Среди пожитков Махрюты мы нашли на острове бочонок с порохом, — сообщил Авдею и Северину за ужином Бутурлин, — тать заряжал им дробовую пищаль, кою вы именуете «огненной ступой».
Но от одной пищали толку мало, и мы решили использовать порох по-иному. Если взорвать греблю, коей вы перекрыли запруду, вода из притока Безыменной хлынет на равнину.
— Хочешь преградить путь Радзивилу водой? — поднял на него любопытный взор Северин. — Что ж, мысль неплоха! Да только на равнине вода долго не продержится! Растечется по сторонам…
— Зачем же преграждать путь грядущему Владыке Литвы? — усмехнулся Дмитрий. — Нет, мы дождемся, пока он со своими войсками ступит на поле между его станом и Милицей.
Когда он приблизится к ней настолько, что отступать будет поздно, мы выпустим реку на волю, и она смоет с равнины радзивиловых вояк!
— Хочешь по примеру Гераклия очистить Авгиевы конюшни? — усмехнулся, вспомнив расказанную московитом историю, Харальд. — И кому поручишь сие дело?
— Хотелось бы, чтобы за него взялись вы с Петром. Кто лучше вас умеет обращаться с порохом!
— Так-то оно так! — вздохнул Газда. — Взорвать греблю — дело нехитрое. Только если мы пойдем ее рушить, кто же будет с тобой в годину сечи?
— Я буду, — ответил за боярина Северин, — и еще десяток мужиков, способных держать в руках зброю!
— В себе я хоть уверен! — поморщился казак. — А сможешь ли ты устоять в бою против радзивиловых жолнежей?
— Я сам — жолнеж, — нахмурился бывший ратник, — и до того как окривел, воевал на юге против турок! Мнишь, что я не смогу прикрыть спину боярину? Так испытай меня!
— Никто никого испытывать не будет! — прервал их спор Дмитрий. — Ни к чему нам это, да и недосуг нынче силой меряться! Важнее дела есть!
Уразумей, Петр, дело, кое вам надлежит свершить, куда важнее самой сечи! Если оно выгорит, ни один из татей не войдет в деревню!
— Ты молвил, коли затопить равнину, вода смоет жолнежей, — вмешался в разговор осмотрительный Авдей, — а саму Милицу она не поглотит?
— Не должна, — уверил его Бутурлин, — я все обдумал. Деревня стоит на бугре. Если даже вода дойдет до частокола, избы и все, что вокруг них, останется на сухом месте. По-любому, убытков будет меньше, чем от пожара!
— Хотелось бы верить… — тяжко вздохнул войт. — Но что теперь сокрушаться… Выбор сделан, уже не отступишь!..
— Ни к чему отступать там, где можно одержать победу! — улыбнулся старосте Дмитрий. — Когда все завершится, вы сами посмеетесь над нынешними опасениями.
Но чтобы все свершилось по замыслу, мы должны стоять друг за друга и действовать, как единое целое. И еще не забудьте отправить к Воеводе гонца с просьбой о помощи.
Выступит ли он нам на выручку или нет — неведомо. Однако наше дело известить его о том, что Милица решила биться с самозванцем…
Он не договорил. Рывком отворив дверь в избу, где шел военный совет, ворвался Медведь.
— Чего тебе? — хмуро вопросил его Северин. — Вновь станешь уговаривать нас не чинить отпор Радзивилу?
— В иное время стал бы! — откровенно молвил старатель. — Однако ныне желаю примкнуть к вам!
— С чего это ты так переменился? — недоверчиво повел бровью Газда.
— С того, что у вас нынче каждая пара рук на счету. А мои руки умеют с луком да стрелами управляться!
— Не страшишься голову утратить? — окинул охотника пристальным взором Харальд.
— Голову все страшатся утратить, — криво усмехнулся Медведь, — кроме блаженных и глупцов. А я — не то и не другое! Для миличан, вестимо, проще было бы уйти со скарбом в леса, но коли они решили защищать родную весь, то и мне негоже прятаться в чащобе!
Знаешь, парень, отчего сию деревню Милицей кличут? Потому что мила она своим жителям! И мне, представь себе, тоже…
Жена моя родом из этих мест, и принимают меня в Милице, как родного. Ежели ничего не сделаю для ее спасения — до конца дней буду маяться совестью!
— Что ж, благодарю за разумение, — кивнул охотнику Дмитрий, — и за предложенную помощь!
— Не благодари меня, боярин! — покачал косматой головой Медведь. — Я ведь не тебе взялся помогать, не Москве и не Унии!
У меня за простой люд душа болит!
— Как бы там ни было, я рад, что ты с нами! — улыбнулся старателю Бутурлин. — Садись за стол, Прокопий! Мы живо найдем тебе дело!
Но обсуждать роль охотника в защите Милицы боярину с друзьями не пришлось. Ввалившись в избу, двое миличан, поставленных дозорными, сообщили военному совету, что в деревню прибыл новый гость.
— Посланник Радзивила? — полюбопытствовал Бутурлин.
— Не похоже! — ответил селянин, бородатый крепыш, первым откликнувшийся на призыв боярина защищать весь. — Он именует себя оруженосцем Воеводы.