Иерусалим обреченный (Салимов удел; Судьба Иерусалима)
Шрифт:
– С ним можно поговорить?
– настаивал Бен.
– Не знаю. Думаю, надо попробовать.
– Так вы совсем с ним не знакомы?
– Да нет, кое-что о нем знаю. Он пишет историю католической церкви в Новой Англии и прекрасно разбирается в поэтах так называемого "золотого века": Витье, Лонгфелло, Рассел, Холмс и другие. Боюсь, для вас это бесполезно.
– Я посмотрю на него, - решил Бен, - и поступлю так, как нюх подскажет.
С предупреждающим знаком вошла сестра, и через минуту появился Джимми Коди со стетоскопом на шее.
– Беспокоите
– осведомился он дружелюбно.
– И вполовину не так, как ты...
– сказал Мэтт.
– Мне нужна моя трубка.
– Вам нельзя, - машинально отозвался Джимми, читая карточку Мэтта.
– Скотина, - пробормотал тот.
Коди положил карточку на место и взялся за зеленую занавеску, огибающую кровать:
– Боюсь, мне придется попросить вас обоих выйти на минуту. Как ваша голова, мистер Мерс?
– Как будто не протекает.
– Вы слышали о Флойде Тиббитсе?
– Сьюзен рассказала. Если у вас есть время, я хотел бы поговорить с вами после обхода.
– Я закончу обход вами, если хотите. Около одиннадцати.
– Отлично.
– А теперь, если вы со Сьюзен нас извините...
Занавеска отгородила Бена и Сьюзен от кровати. Оттуда послышалась неразборчивая, но въедливая скороговорка Мэтта и слова Коди: "В следующий раз, когда вы окажетесь у меня под наркозом, я вам удалю язык и половину лобной доли". Бен и Сьюзен улыбнулись друг другу, как улыбаются молодые пары, когда у них все хорошо, но обе улыбки почти одновременно растаяли. Каждый задал себе вопрос, не сошел ли он с ума.
В четверть двенадцатого, когда Джимми Коди вошел наконец в палату Бена, тот сразу начал:
– Я хотел говорить с вами о...
– Сначала голова, потом разговоры.
– Коди занялся перевязкой, заставившей Бена подпрыгнуть, потом посветил ему в глаз, постучал по колену резиновым молоточком. Со внезапной дрожью Бен подумал, что молоточек, должно быть, тот самый, которым Джим проверял Майка Райсона.
– Как будто удовлетворительно, - резюмировал Коди.
– Как девичья фамилия вашей матери?
– Эшфорд.
– Бен не удивился. Подобные вопросы ему задали сразу же, как он пришел в себя.
– Второе имя отца?
– Мертон.
– Тошнота, головокружение?
– Нет.
– Странные запахи, цвета или...
– Нет, нет. Я хорошо себя чувствую.
– Это решу я, - чопорно возразил Коди.
– В глазах не двоилось?
– Нет - с тех пор, как я в последний раз купил галлон виски.
– Прекрасно, - объявил Коди.
– Объявляю вас исцеленным чудесами современной науки и преимуществом дубовой головы. Теперь что у вас на уме? Наверное, Тиббитс и малыш Макдуглас. Во-первых, я рад, что их не занесли в бумаги: нашему разлюбезному городку достаточно одного скандала в столетие. Во-вторых, черт меня побери, если я знаю, кому могла взбрести в голову подобная кретинская шутка. Среди местных таких нет. Мы здесь не ангелы, но...
Он замолчал, видя недоуменное выражение на лицах Бена и Сьюзен.
– Вы не знаете? Не слышали?
– удивленно спросил доктор.
– О чем?
– Что-то вроде фильма Бориса Карлова
– Иисус Христос!
– еле выговорила Сьюзен одеревеневшими губами.
– В чем дело?
– удивился Коди.
– Вам что-нибудь известно?
– Я начинаю действительно думать, что да, - сказал Бен.
Они закончили рассказывать в половине первого. Ленч, принесенный Бену, остался стоять на подносе нетронутым.
Отзвучало последнее слово, и в палате раздавался только отдаленный звон посуды, доносящийся через полуоткрытую дверь.
– Видели вампиров...
– произнес Джимми Коди.
– Да еще не кто-нибудь, а Мэтт Берк. Раз так, ужасно трудно над этим смеяться.
Бен и Сьюзен хранили молчание.
– И вы хотите, чтобы я эксгумировал мальчонку Гликов... Коди вытащил из своего чемоданчика бутылочку и бросил ее Бену.
– Аспирин. Пользуетесь?
– Конечно.
– А знаете, как он действует?
– Нет.
– Бен повертел бутылочку в руках, посмотрел на нее. Он недостаточно знал Коди, чтобы читать по его лицу, но понимал, что мало кто из пациентов мог видеть его таким, каким он выглядел сейчас.
– И я не знаю. И никто не знает. Но он помогает от головной боли, от артрита, от ревматизма. И что такое головная боль, артрит и ревматизм, мы тоже толком не знаем. Интересно, что аспирин по химическому составу очень близок к ЛСД, но почему один лечит головную боль, а от другого видится небо в алмазах? Лучший в мире врач стоит на своем крохотном островке знаний в океане невежества. Белая Магия. Почему тогда не быть черной? Мои профессора принялись бы рвать на себе волосы, если бы это услыхали. Некоторые и рвали - когда узнали, что я собрался заниматься общей практикой в провинции штата Мэн.
– Он улыбнулся.
– Они покатились бы по полу в конвульсиях, узнай о том, что я собрался требовать эксгумации маленького Глика.
– Вы сделаете это?
– Сьюзен откровенно изумилась.
– Чему это повредит? Если он мертв - значит, он мертв. Если нет - что ж, у меня появится шанс поступить в медицинскую академию. Я собираюсь заявить окружному эксперту, что хочу проверить его на инфекционный энцефалит. Это единственное разумное объяснение, которое приходит мне в голову.
– Так это возможно?
– спросила Сьюзен с надеждой.
– Думаю, что да, хотя, пожалуй, это будет чертовски сложно.
– Когда вы сумеете это сделать?
– поинтересовался Бен.
– Если все пойдет гладко - завтра, если придется посуетиться - во вторник или в среду.
– Как он будет выглядеть? То есть...
– Да, я понимаю, что вы имеете в виду. Глики ведь не стали бальзамировать мальчика. Прошла уже неделя... Значит, когда откроют гроб, вырвутся газы, будет очень неприятный запах. Тело, вероятно, окажется распухшим. Волосы дорастут до плеч - они продолжают расти поразительно долго - и ногти тоже будут длинными. Глаза, вероятно, ввалятся.
Сьюзен пыталась сохранить выражение научной бесстрастности, но не особенно преуспела в этом. Бен радовался, что не съел ленч.