Иерусалим правит
Шрифт:
Через пару часов после того, как мы закончили трапезу и темнокожие слуги убрали со стола, вошел «Вольфи» Сьостром. Меня удивили его габариты. Я представлял кого-то более худого и более романтичного. И все же, очевидно, миссис Корнелиус видела в этом огромном скандинаве настоящего героя! Должен сказать, что лично мне он не слишком понравился. На лице Сьострома постоянно выражалось нервическое беспокойство; даже когда он улыбался, создавалось впечатление, что этот человек страдает от расстройства желудка. Он, казалось, старался мне всячески угодить и даже несколько унижался; я заподозрил, что миссис Корнелиус преувеличила мои творческие достижения; это стало очевидно, как только Сьостром начал рассуждать о моих книгах и с благоговением заявил, что однажды американское общество будет готово принять истинный Философский Роман. Конечно, природная искренность побуждала меня сообщить Сьострому, что я вовсе не писатель, а инженер-практик, которому просто требуется небольшая финансовая
Я в прекрасном настроении возвратился в свой отель, проехав мимо дремавших рощ и садов; всю ночь я разрабатывал новые планы. Утром я собирался посетить своего прежнего домовладельца, чтобы заполучить имущество, которое, по словам миссис Корнелиус, он удержал в счет арендной платы. Потом мне следовало сесть на «красный вагон» [81] до Лонг-Бич и там получить доступ к своему паровому автомобилю. По справедливости «Летун Палленберга» принадлежал мне. Пусть Хевер призывает каких угодно демонов — я верну машину себе, и будь что будет!
81
Красные вагоны — трамваи компании «Пасифик электрик рэйлвей кампани», работавшей по всей южной Калифорнии. Эта сеть обеспечивала перевозки на более дальние расстояния, чем «желтые вагоны» «Лос-Анджелес рэйлвей».
Следующим утром я прибыл в доки Лонг-Бич, где располагались наши автомобильные ангары. Вдоль бетонных причалов и гаваней почти в бесконечность тянулись насосы, подъемные краны и нефтяные вышки, похожие на скелеты динозавров; соленый воздух был полон визга и рычания работавших машин, он стал почти непроницаемым от резко пахнувшего сизого дыма, который смешивался с прохладой декабрьской гавани, поднимаясь над водой, такой же синей и ровной, как новая сталь в лучах зимнего калифорнийского солнца. Наши ангары практически не изменились, разве что на щитах теперь появилась новая реклама вместо «Голден стейт инжиниринг». В главном ангаре несколько механиков ремонтировали небольшой гидроплан, поплавки которого, очевидно, ударились о воду под неверным углом. Один из молодых людей в комбинезоне, покрытом множеством пятен, показался мне знакомым. Я вежливо приветствовал его, как только появился в дверях. Именно Вилли Росс, ясноглазый мастер, так много сделал для запуска ЭОП-I. Он посмотрел в мою сторону, прищурившись от солнечного света, потом узнал меня и улыбнулся. Вилли шагнул вперед, вытер пальцы тряпкой и протянул мне почти чистую руку.
— Мы все думали, что вы умерли или вернулись в Европу, мистер Палленберг. Рад вас видеть. Как дела?
Я кратко рассказал ему, что со мной случилось; он слушал с некоторым сочувствием.
— Но я приехал сюда, чтобы забрать автомобиль. ЭОП-один. Где он теперь, Вилли?
Он неуклюже потер пальцами заднюю часть шеи.
— От него не слишком много осталось, мистер П. Не знаю, что вы там для него делали и что он там думал, но он приехал сюда, наверное, через день после вашего отправления в Нью-Йорк и приказал нам выкатить этот паровик. Прямо туда, на причал. Мы так и сделали. Мы выкатили машину. Тогда он полез в свой автомобиль и достал из багажника сорокафунтовую кувалду, а потом начал колотить по машине. Ну, вы же знаете, он — босс…
Джон Хевер разозлился, словно какой-нибудь полубезумный венский еврей. Казалось, единственная причина, по которой он финансировал проект, заключалась в том, чтобы снискать расположение миссис Корнелиус. Какое презрение я внезапно испытал к этому человеку! Было совершенно ясно, что он не отличался дальновидностью, — но теперь я понял, что ему не хватило мозгов, чтобы оценить мою прозорливость! Я позволил Вилли проводить меня на свалку металлолома, которой пользовались все механические цеха, и там, среди прохудившихся котлов и обломков двигателей, среди разбитых частей всех транспортных средств, когда-либо перемещавшихся по воздуху, морю или суше, — там я нашел жалкие остатки моей великой мечты; я увидел восхитительный автомобиль ЭОП-1: корпус «бьюика» был покорежен и изувечен, все стекла разбиты. Открыв капот, я обнаружил никчемную груду труб, проводов и котлов. Мой паровой автомобиль нельзя было спасти!
В этот миг ужас уступил место гневу. Что за нелепое безумие! Gevalt! Каким дураком я был, раз доверился эдакой chozzer! Mah nishtana! Me duele aqui. Они вложили кусок
— Он отправился в Европу, — сказал мне Вилли. — Нас уволили. Но здесь нетрудно найти работу. Мне нравился ваш автомобиль, мистер П. Все мы полагали, что он покажет хорошие результаты. — Вилли задумался. — Я говорил Бобу, что мы приблизились к чему-то важному.
82
Караул! <…> свинье. Чем отличается («…эта ночь от всех других?» — так начинаются четыре вопроса, которые самый младший член семьи задает во время традиционной еврейской пасхальной трапезы — седера)! Мне больно здесь. <…> Прямо в сердце! Одним махом! (искаж. идиш, исп., польск.)
Какое преуменьшение! Вообразите мое отчаяние! Уже не в первый раз, даже в таком юном возрасте, я сталкивался с горьким разочарованием, с крушением надежд. Неужели такова судьба всех людей, наделенных пророческим даром? Наверное, да. У каждого бывают хорошие годы и дурные годы. 1924-й, возможно, нельзя назвать одним из лучших в моей жизни.
Наняв такси до Венеции, я выяснил, где обитает хозяин моего прежнего дома в Сан-Хуане; когда он стребовал с меня ужасные пятьдесят долларов, я получил обратно вещи и отвез их в отель. К счастью, грузинские пистолеты — все, что осталось у меня в память о родине, — сохранились, вместе с моими чертежами, одеждой, небольшим количеством денег и примерно четырьмя унциями кокаина, уложенными в воздухонепроницаемую табакерку. Кокаин остался в идеальном состоянии — как новенький! Он был намного лучше, чем порошок, знакомый людям низших классов, к которому я уже успел привыкнуть. В общем, я набросал короткое письмо дружищу Хеверу, чтобы его возвращение домой стало не слишком приятным, — и больше ничем в тот вечер не занимался, только приводил в порядок вещи и наслаждался новообретенным экстазом. Я обрадовался, получив назад свой гардероб, и решил больше не задумываться об ужасном вероломстве Хевера; я окунулся в мир изысканности и элегантности. Я покинул отель и на такси доехал до пляжа Венеции, где представители модной богемы смешивались с актерами и магнатами. Я решил заказать роскошный обед в своем любимом ресторане, «Дворце дожей», а затем, насладившись сигарой и небольшой порцией бренди, обдумать, как лучше всего подобраться к новому покровителю, способному поддержать мои изобретения. Паровой автомобиль был не единственным тузом у меня в рукаве. Потом я собирался посетить знаменитый «дом» мадам Франс. Скоро я планировал составить новый список телефонных номеров «юных звездочек», с которыми всегда можно было провести время и которые ничего не требовали взамен, кроме обещания помочь им с карьерой, если когда-нибудь представится такая возможность. Дивное великолепие «Дворца дожей» ничуть не потускнело; он стоял в окружении высоких пальм, его переднюю площадку освещали искусно скрытые желтые и оранжевые фонари, и я собирался войти, когда передо мной предстал некто в ливрее наемника пятнадцатого столетия; его черное лицо исказилось в усмешке, словно он внезапно одержал победу в каком-то значительном соревновании; этот субъект проворчал, собираясь сесть в массивный «дюзенберг» местного магната:
— Боже мой! Да это настоящий Летучий голландец!.
Раздраженный такой дерзостью, я почти уже решился высказать свои жалобы колебавшемуся швейцару — и тут с превеликой радостью узнал парковщика. Это оказался мой старый приятель, спутник в приключениях на железной дороге, мой секретарь, разделивший со мной столько превратностей судьбы; человек, с которым мы провели много времени, беседуя о книгах, философии и политике. Хотелось бы думать, что я способствовал его образованию, поощряя его рвение к учебе и саморазвитию.
— Джейкоб Микс! — воскликнул я в восторге. — Ты в Калифорнии? Как? Почему?
— Ищу тебя. — Он насмешливо улыбнулся, а потом стал серьезным. — Я полагал, что ты, конечно, рано или поздно вернешься сюда. С твоим везением это был всего лишь вопрос времени. Оставалось только дождаться. — Он говорил без всякой иронии, с абсолютной уверенностью. Эта встреча казалась ему неизбежной.
Радостно рассмеявшись, я потрепал его по плечу и заверил швейцара:
— Мы с этим джентльменом — старые друзья!
Я сказал мистеру Миксу, что встречусь с ним, как только пообедаю. Он бросал на меня восторженные взгляды.
— Ну да, дела теперь пошли намного лучше! — пробормотал он себе под нос.
Когда лакей распахнул передо мной дверь ресторана, мистер Микс добавил:
— Кажется, я видел твою невесту где-то в городе. Но, может, ты уже ее догнал. Или просто поумнел.
Все мысли о еде вылетели у меня из головы, я развернулся в противоположную сторону. Но Джейкоб Микс уже завел «дюзенберг» и покатил к задним дверям ресторана. Я услышал удивленный возглас швейцара, когда помчался за новоявленной темнокожей Кассандрой, чувствуя запах свежего следа. Эсме.