Иерусалим
Шрифт:
— Вспомнить только, каково мне было все это время, — снова начал он.
— Послушай, Ингмар!
— Да, я не сержусь, но ведь я едва не дал тебе уехать!
— Ты меня не любил больше, Ингмар?
— О, нет!
— И когда ехал за мной?
— Ни капельки! Я был так зол на тебя!
— А когда же ты опять меня полюбил?
— Когда прочел письмо.
— Да, я сама увидела, что твоя любовь прошла, и поэтому мне было стыдно, что ты узнаешь, как я тебя полюбила.
Ингмар засмеялся.
— Что с тобой, Ингмар?
— Я думаю о том, как мы бежали из церкви и как нас прогнали из Ингмарсгорда.
— И тебе смешно?
—
— Ты вот смеешься, Ингмар, а ведь так не должно было быть, и во всем виновата я одна.
— Все обойдется, — сказал он. — Теперь мне на всех плевать, кроме тебя.
Бритта готова была плакать от раскаяния, но Ингмар заставлял ее снова и снова рассказывать ему, как она о нем думала и скучала. Понемногу он успокоился, как ребенок, убаюканный колыбельной. Все произошло почти так, как представлялось Бритте. Она думала, что при встрече с Ингмаром сразу же заговорит о своей вине и расскажет, как она тяготит и мучает ее. Ингмару или матери, — любому, кто ни пришел бы, Бритта сказала бы, что знает, насколько их недостойна, и даже не думает считать себя ровней им. А теперь она не могла сказать ему ничего такого.
Вдруг Ингмар перебил ее:
— Ты хочешь мне что-то сказать?
— Да, я бы очень хотела.
— Что-то, о чем ты постоянно думаешь?
— Да, днем и ночью.
— Так скажи это сейчас, и мы оба возьмем этот груз.
Он смотрел ей в глаза и видел испуг и смущение. Но по мере того, как она говорила, взгляд ее становился яснее и спокойнее.
— Теперь тебе будет легче, — сказал он, когда она замолчала.
— Да, теперь мне кажется, будто ничего и не было.
— Это оттого, что мы оба понесем эту ношу. Теперь бы ты осталась?
— О, да, я бы очень этого хотела.
— Так поедем домой, — сказал Ингмар, вставая.
— Нет, я не посмею, — сказала Бритта.
— Брось, мать совсем не такая страшная, надо только, чтобы она видела, что я сам знаю, чего хочу.
— Нет, я ни за что не хочу выгонять ее из дому. Мне ничего не остается, как ехать в Америку.
— Послушай, что я тебе скажу, — проговорил Ингмар, таинственно улыбаясь, — тебе нечего бояться. Есть человек, который поможет нам.
— Кто же это?
— Это отец, уж он все устроит, как надо.
На лесной тропинке показалась чья-то фигура. Это была Кайса, но ее едва можно было узнать без корзин и коромысла.
— Добрый день! Здравствуйте! — поздоровались они со старухой; та подошла и пожала им руки.
— Вот вы тут сидите, а в Ингмарсгорде все с ног сбились, ища вас. Вы так быстро уехали из церкви, — продолжала Кайса, — что я не успела подойти к вам; я хотела поздороваться с Бриттой и пошла в Ингмарсгорд, а вместе со мной туда пришел священник. Он вошел в переднюю, прежде чем я успела ему поклониться. И только матушка Мерта протянула ему руки, как он воскликнул: «Теперь, сударыня, вы можете порадоваться на Ингмара. Он показал нам, что происходит из достойного рода, теперь мы начнем называть его Ингмар-старший!» — Матушка Мерта ничего не отвечала и только поправляла платок на голове. — «О чем вы говорите, господин пастор?» — спросила она, наконец. — «Он привез с собой домой Бритту, — отвечал пастор, — и поверьте мне, матушка Мерта, этим он заслужил себе уважение на всю жизнь».
«Ах, нет, нет, что вы», — сказала старуха.
«Я чуть проповедь не забыл, когда увидел их в церкви. Этот пример был лучше всякой проповеди. Ингмар будет отныне служить нам образцом, как и его отец». — «Господин пастор приносит мне грустные новости», — сказала матушка Мерта. — «Разве он еще не вернулся?» — «Нет, его еще нет дома, может быть, они поехали сначала в Беркскуг…»
— Мать так и сказала? — воскликнул Ингмар.
— Да-да, и пока мы вас ждали, она разослала работников искать вас.
Кайса еще продолжала что-то говорить, но Ингмар уже не слушал ее; мысли его были далеко. «„Потом я вхожу в чистую горницу, — думал он, — где сидят отец и все Ингмарсоны“. — „Добрый день, Ингмар Ингмарсон-старший“, — говорит отец и идет мне навстречу. — „Добрый день, отец, сердечно благодарю вас за помощь“. — „Ну, теперь ты справишь свадьбу, — говорит отец, — а все остальное уладится само собой“. — „Без вас я бы никогда этого не сделал“, — говорю я. — „Пустяки, — скажет старик. — Мы, Ингмарсоны, должны только всегда следовать Божьему пути“».
Часть первая
I
В приходе, где издавна жили Ингмарсоны, в начале восьмидесятых годов никому и в голову не могло прийти, что можно принять какую-то другую веру и новые обряды. Народ слышал, конечно, что в других приходах Далекарлии то тут, то там появлялись новые секты и, что были люди, которые погружались в реки и пруды, принимая новое крещение от баптистов, но все только смеялись над этим и говорили: «Все это годится, может быть, для тех, кто живет в Эппельбё и в Гагневе, но к нам эта зараза не придет».
Они строго держались обыкновения ходить по воскресеньям в церковь. Все, кто могли, шли на службу даже зимой в самую лютую стужу. И, пожалуй, зимой это и было нужнее всего, потому что невозможно было бы высидеть при сорока градусах мороза в нетопленой церкви, если бы она не была битком набита людьми.
Но не следует думать, что церковь посещалась так охотно благодаря пастору. Приходской священник, заменивший старого пробста, [1] служившего здесь в молодости Ингмара Ингмарсона-старшего, был человек добрый, но никто не сказал бы, что он обладает особым даром проповедовать слово Божие. В те времена ходили в церковь ради самого Бога, а не ради интересных проповедей. Возвращаясь из церкви и борясь с ветром и стужей, каждый думал: «Господь, наверное, заметил, что в такую непогоду я все-таки пришел в храм».
1
Пробст (нем.), у лютеран — старший пастор, глава небольшого церковного округа, состоящего из нескольких приходов; в русском православии соответствует благочинному.
Вот почему народ посещал церковь, хотя пробст и говорил каждое воскресенье все одну и ту же проповедь с тех пор, как приехал в село.
Правду сказать, большинство жителей было вполне довольно этими проповедями. Они знали, что пастор возвещает им слово Божие, а большего они и не требовали. Только школьный учитель да пара крестьян пообразованнее иногда говорили между собой: «Наш пробст знает только одну проповедь. Он умеет говорить только о Божьем промысле и Царствии Божьем. Хорошо, что сектанты пока не дошли до нас, а то ведь эта крепость плохо защищена и сдастся при первом же приступе».