Иерусалимские гарики

Губерман Игорь Миронович

Нелепы зависть, грусть и ревность,и для обиды нет резона,я устарел, как злободневностьпозавчерашнего сезона.Чтоб делался покой для духа тесен,чтоб дух себя без устали искал,в уюте и комфорте, словно плесень,заводится смертельная тоска.Не верю я, хоть удави,когда в соплях от сантиментовпоет мне песни о любвихор безголосых импотентов. Весь

день я по жизни хромаю,взбивая пространство густое,а к ночи легко понимаюконей, засыпающих стоя.Когда струились по планетепотоки света и тепла,всегда и всюду вслед за этимобильно кровь потом текла.Есть в идиоте дух отваги,присущей именно ему,способна глупость на зигзаги,недостижимые уму.Тоскливей ничего на свете нету,чем вечером, дыша холодной тьмой,тоскливо закуривши сигарету,подумать, что не хочется домой. Довольно тускло мы живем,коль ищем радости в метанииот одиночества вдвоемдо одиночества в компании.От уксуса потерь и поражениймы делаемся глубже и богаче,полезнее утрат и униженийодни только успехи и удачи.С утра душа еще намеренаисполнить все, что ей назначено,с утра не все еще потеряно,с утра не все еще растрачено.Мои друзья темнеют лицами,томясь тоской, что стали жижеапломбы, гоноры, амбиции,гордыни, спеси и престижи. В кипящих политических страстяхмне видится модель везде одна:столкнулись на огромных скоростяхи лопнули вразлет мешки гавна.Не все заведомо назначено,не все расчерчены пути,на ткань судьбы любая всячинавнезапно может подойти.Душа не плоть, и ей, наверно,покой хозяина опасен:благополучие двухмернои плоский дух его колбасен.От меня понапрасну взаимностижаждут девственно чистые души,слишком часто из нежной невинностипроступают ослиные уши. Наш век нам подарил благую весть,насыщенную горечью глобальной:есть глупость незаразная, а есть –опасная инфекцией повальной.Я уважаю в корифеяхобильных знаний цвет и плод,но в этих жизненных трофеяхвсегда есть плесени налет.Еще Гераклит однаждызаметил давным-давно,что глуп, кто вступает дваждыв одно и то же гавно.Забавно, что живя в благополучии,судьбы своей усердные старатели,мы

жизнь свою значительно улучшили,а смысл ее – значительно утратили. А странно мы устроены: пластывеликих нам доставшихся наследийлистаются спокойно, как листыальбома фотографий у соседей.Во мне есть жалость к индивидам,чья жизнь отнюдь не тяжела:Господь им честно душу выдал,но в них она не ожила.Везде в эмиграции та же картина,с какой и в России был тесно знаком:болван идиотом ругает кретина,который его обозвал дураком. Мы так часто себя предавали,накопляя душевную муть,что теперь и на воле едва лимы решимся в себя заглянуть.На крохотной точке пространствав дымящемся жерле вулканаамбиции наши и чванствосмешны, как усы таракана.Учти, когда душа в тискахлипучей пакости мирской,что впереди еще тоскао днях, отравленных тоской.По чувству легкой странной боли,по пустоте неясной личнойвнезапный выход из неволипохож на смерть жены привычной. Мы ищем истину в вине,а не скребем перстом в затылке,и если нет ее на дне –она уже в другой бутылке.Жить, не зная гнета и нажима,жить без ощущенья почвы зыбкой –в наше время столь же достижимо,как совокупленье птички с рыбкой.Давно среди людей томясь и нежась,я чувствую, едва соприкоснусь:есть люди, источающие свежесть,а есть – распространяющие гнусь. Сменилось место, обстоятельства,система символов и знаков,но запах, суть и вкус предательствана всей планете одинаков.Не явно, не всегда и не везде,но часто вдруг на жизненной дорогепо мере приближения к бедеесть в воздухе сгущение тревоги.Наука ускоряет свой разбеги техника за ней несется вскачь,но столь же неизменен человеки столь же безутешен женский плач. Надежность, покой, постоянство –откуда им взяться на свете,где время летит сквозь пространство,свистя, как свихнувшийся ветер.Многие знакомые мои –вряд ли это видно им самим –жизни проживают не свои,а случайно выпавшие им.Мы с прошлым распростились. Мы в бегах.И здесь от нас немедля отвязалсятот вакуум на глиняных ногах,который нам духовностью казался.